сказку, на бредовый сон, или, в крайнем случае, на сборище сумасшедших. Но эти сумасшедшие как-то умудрялись выживать и плодится? Неужели, их бог действительно давал им пропитание и защиту от всего? В таком случае это страшный народ, их невозможно победить. Думал Андрей. Однако, одного из них, Антона, кажется, он не так давно зарезал. А значит, они не бессмертны, и это радует.
— Ведь мы знаем, что такое Господь? — обратился ведущий к людям.
— Бог — это свет чистый без сажи и копоти, без огня и дерева, без масла и фитиля. Да будет свет! — заорал шаман, переходя с крика на визг.
И внезапно в темном зале, освещаемом только через открытые двери и маленькие оконца, зажегся свет. Десятки стеклянных шаров под потолком зажглись и загорелись чистым матовым светом, словно луч солнца пробился через туман.
— А-а-а-а! — взревел народ, подняв руки к верху. Вытянув их, словно пытаясь кончиками пальцев дотронуться до матовых шаров. Толпа неистовствовала. Андрей закрутился за своим укрытием как ужаленный. Такое укромное было место, и на тебе. Теперь его было видно как на ладони. Стоило только кому-нибудь из собравшихся обернуться, и ему хана. Но все взоры были обращены к шарам и к шаману, стоявшему на деревянном возвышении.
— Бог явил нам милость свою!
— Явил!
— Но есть среди нас, — жестом успокоил толпу шаман, — Кто пришел на нашу землю уничтожать тварей божьих.
— Смерть ему!
— Смерть! — заорали из толпы.
Сивуч вытянул шею и увидел, как двое в черных доспехах выволокли, на возвышение сильно избитого человека, и поставили его рядом с главарем. У Андрея похолодело в груди. Он узнал в избитом бойца третьего взвода Александрова. Главарь опять повел рукой поверх толпы, успокаивая её.
— А теперь ответь нам чужеземец, веруешь ли ты в Бога наша и клянешься в верности ему?
— Что…вы. хотите? — через силу произнес Александров. Видно было, что говорить ему трудно. То ли пить ему не давали, то ли зубы выбили.
— Если хочешь сохранить жизнь ты должен просто сказать: Нет Бога, кроме Бога. А Михаил пророк его.
— А кто такой Михаил?
— Я! — гордо произнес главарь.
— Да пошел ты….
Ответ Михаила не очень расстроил. Он только его и ждал. Поэтому, потеряв всякий интерес к пленнику, обратил свой взор к народу и воздел руки к потолку.
— Господь! Он отказался от тебя. Покарай неверного!
— Покарай! — поддержало собрание.
Внезапно все притихли. Не кашлянет никто, ни чихнет. В полной тишине раздался гул. В зал через открытую дверь залетела гигантская оса. Она с ходу устремилась к пленнику. Приземлилась к нему на живот, и, выпустив жало размером со штык-нож, воткнула в грудь Александрова. Глаза бедного пленника выпучились, рот открылся, лицо побелело. И он рухнул вниз, под ноги стоящих у трибуны людей.
***
— Ты куда собрался, на ночь, глядя? — спросил Федор, видя как я завязываю вещмешок.
— Хаймовича навещу.
— Ты что Толстый, с дуба рухнул? К нему так просто не попадешь. Там же племя? Он же сам можно сказать в плену. Да и город сильно изменился…
— Да мне по барабану, кто там, что там. Ему же помощь нужна? А я, кажется, знаю, как ему помочь.
— И как?
— Я разве тебе не говорил, что у меня есть карта минус шестого этажа. Того, который питает все эти машины. Помнишь, Хаймович все пытался найти — откуда ток идет?
— И что?
— Как что? Выключим все или сломаем. Еще не решил, там по обстановке разберемся…
Мне так было тоскливо на душе, словно что-то важное из нее вынули. А в пустоте появилось отчаяние и равнодушие. Жить или умереть, разницы не видел. Ну, замесят меня это племя, так и я их положу не мало. Хаймовичу помогу, если получится. Да гаду этому в машине отомщу, что жизнь мою так исковеркал. Из за него Роза сгинула.
— Откуда у тебя карта? В части нашел?
— Да нет, у полковника одного. Можно сказать, он мне ее завещал.
— Помер что ли?
— Да, сегодня утром представился.
— Болел?
— Какой там болел, — отмахнулся я, — Здоровый как лось. Всю пустыню с ним прошли, даже не кашлянул. А тут взял и на нож напоролся.
Косой все понял и скривился в усмешке.
— Постой, какая пустыня?
— Песочная, что за огородами начинается. Вот как болото прошел, так в ней с полковником и оказались.
— Странно как это туда тебя занесло?
— А вы разве через пустыню не проходили?
— Нет. Прошли и в лес вышли, потом на Башан набрели, а там и дачи.
— Значит не все еще благополучно со временем и пространством. А что одним одна дорога, а другим другая…Хм, тайна сия великая есть, — молвил я, вспомнив, как любил вычурно выражаться Хаймович. Пойти, обнять его. Чтоб кости стариковские затрещали. Старый, мой добрый, занудный дед.
— Значит, так Толстый, переночуем, а утром вместе пойдем.
Я поднял глаза на Федора.
— Вот, что Федя…Не валяй дурака. У тебя сын еще ходить не научился. И ты, прежде всего о нем должен думать. Пропадут они без тебя.
— Ты что думаешь? — озлился Косой, — Я о своих не думаю? Не понимаю, как жизнь обернутся, может? Я же не вечный. Зря думаешь, я Луизу научил петли на зайцев ставить, да и стрелять она умеет.
— Максимку тоже стрелять научил и петли ставить? — спросил я. Полугодовалый Максимка еще только ползал, и всех знаний у него было два слова — папа и мама.
— Так, что прощай Федор. Как с племенем этим разберусь, жди в гости. Вари суп. Замечательный супчик у тебя Луиза готовит. Береги её.
Я стиснул Косого в объятиях, похлопывая по плечу. И почувствовал, как мне на плечо упала капля. Дождь что ли? Откуда?
— Будет тебе супчик, и борщ со щавеля будет…Сукин ты сын Толстый, — сказал Федор каким-то сжатым, задушенным голосом, — Пообещай мне только одно. Что вернешься.
— Обещать не буду, но суп вари.
Избегая смотреть Косому в глаза, я подхватил на плечо вещмешок, развернулся и вышел через калитку с дачи. И прошел с километр по петляющей дачной улочке. И так ни разу не обернулся, чтобы посмотреть, как смотрит мне в спину Федор. Я и так знал, что за капля упала мне на плечо. Потому, что те же капли катились у меня по щекам.
***
Глухо стукнулось тело о пол, словно мешок картошки упал. Андрей, воспользовавшись заминкой, скользнул внутрь железного ящика, опрокидывая его на себя. Чтобы железо не звякнуло по полу, ему пришлось пожертвовать пальцами. Край ящика как топор больно врезался в фаланги, словно хотел расплющить косточки пальцев. Сивуч закусил губу, чтобы не взвыть от боли. И его уловка бы удалась, не скребани другой край по полу. В полной тишине звук был хоть и не громким, но, довольно, вызывающим. И
