пусть не сразу, но нас раздавят, и не будет больше людей на земле. Вы помните и знаете, скольких мы потеряли, сколько погибло в пути….Их имена и память о них навсегда остались в наших сердцах. Так неужели они погибли зря? А ведь он погибли ради того, чтобы спасти кого-то из вас? А вы решили поселиться здесь, и жить, забыв обо всем? Предать погибших? То ради чего они жили и умерли? — Сивуч сделал паузу, всматриваясь в лица людей, его людей. Стараясь понять, увидеть по лицам. Его ли они еще? Ведь кроме усталости на лицах ничего не отражалось. Крайней усталости и безразличия. Когда физическое истощение приводит к умственному отупению, и человеку все равно, жить или умереть, только бы его оставили в покое. Да, они шевелились, работали, заботясь о своих детях, стараясь сколотить хоть какое-то подобие безопасного жилья. Но делали это скорее по привычке, механически не отдавая себе отчета. Как птица вьет гнездо, как мышь роет нору. И вот этих людей он звал на бой, на почти верную гибель. И полковник решил:
— Да, вы можете забыть, вижу по лицам. Но только, враг о вас не забудет. И вам придется с ним драться, потому как рано или поздно он придет и сюда. Вы и сами это знаете. Никого неволить я не собираюсь. И приказывать не буду. Вижу, все устали. Но завтра утром с восходом солнца, я ухожу в город, чтобы дать бой. последний бой. Кто хочет, может пойти со мной. На рассвете я буду здесь, на этом самом месте. А с первыми лучами солнца отправлюсь в город. Я все сказал.
Спускаясь вниз с ржавой облезлой лестницы ведущей к опорам колеса, Сивуч бросил цепкий взгляд в толпу, выхватывая выражение лиц и глаз и считая тех, кого он, может быть увидит утром. Раз-два-три-пять. С десяток наберется, мысленно прикинул полковник. Утро вечера мудренее. А пока поесть и спать, спать, спать. Нужны силы и сон даст их. Рядом с колесом, в маленькой будочке, где с трудом можно вытянуть ноги, ему уже постелили. Барчан старался, метит в прапорщики, покачал головой Сивуч. Судя по тому, что его бойцы не любят — быть ему прапорщиком.
***
Мы стояли в коридоре, оставив полковника Андрея в комнате. Нашел он меня, оказывается, по моей оплошности. Отпечатки грязных рук на дверях лифта остались. Вот и сунулся следом. И пролез таки, не побоялся. За сей подвиг, был награжден тушенкой, которую и трескал сейчас за обе щеки. Хруст аж в коридоре слышно было.
— Я не знаю Максим, можно ли ему доверять. С одной стороны Андрей полон решимости довести начатое дело до конца, а с другой…
Хаймович задумался. Ну, что за манера у него вечно недоговаривать?
— Пойдемте, я кое-что покажу.
Мы пошли по коридору, тускло освещаемому дежурными лампами. Дошли до поворота и тут я. э-э-э… несколько был обескуражен. Стены коридора покрывали разнообразные рисунки. Рисовалось углем, обожженными в огне деревяшками. Поэтому особой четкости, да и правильности линий я не заметил, словно дети баловались.
— И что это за народное творчество?
— Именно народное, — усмехнулся Хаймович, — Вот тут… — он указал рукой, — практически вся история племени. Иллюстрации того, как они обрели 'бога'. Как бог пришел к ним большой осой с крыльями.
Крылья на рисунке на мушиные не походили, а как ни на есть ангельские, сиречь лебединые. А человечки, изображенные схематично палочками, стояли перед ним на коленях. За спиной мушиного бога были намазаны точки, видимо рой нарисовали.
— А это, — показывал Хаймович рукой вдоль стены, — то, что происходило далее… Далее, судя по рисункам, бог стал маленький наверху и указывал рукой на других человечков, которых посланники бога истребляли из ружей, луков, и при помощи тесаков.
— А ты знаешь Максим, они ведь утратили письменность, — продолжил без перехода Моисей Хаймович, — И эти рисунки создали как шпаргалку для следующего поколения жрецов и вождей.
— Какую шпоргалку? — не понял я.
— О, Господи! Постоянно забываю, что ты не застал те времена, и не ничего не знаешь об элементарных вещах.
— Кстати, дед, я после подвала в части во сне разговаривать стал. И представляешь, говорю всякие непонятные вещи. Полковник мне рассказал…
— Так ты его…?
— Ну, да. В порядке самообороны.
— Андрею, надеюсь, не сказал?
— Ну.
— Что, ну?
— Не сказал.
— Как-то ты неуверенно это говоришь, — Хаймович подозрительно смотрел на меня.
— Нормально все!
— Ладно. И что ты там во сне говорил?
— Да сказал, что дерик сука премию зарезал. А сам без понятия, кто такой этот Дерик, и кто такая Премия? Гадом буду, не помню таких ни в банде Джокера, ни у Серого.
Судя по выпученному глазу, зря я ему сказал. Думал у него сейчас единственный глаз выпадет.
— А ты случайно в подвале никаких дневников персонала не читал? — сверля меня глазом, спросил дед.
— Нет.
— Удивил ты меня Максим, вот уж не думал, что такое словосочетание услышу еще раз в своей жизни…. А ты знаешь, что после нашего ухода в лес в городе лет пятьдесят прошло как минимум.
— То-то я город не узнаю, обветшал совсем.
— Вижу, тебя это не удивляет? Тогда ты, понимаешь, почему тут не помнят никакого Джокера? Не знаю, кто был первым вождем этого племени, надеюсь не он. Но люди племени очень быстро перебили всех кто их 'бога' не принял. Выжившие к ним присоединились. По моим расчетам, первоначальная численность была более пятисот человек. И если учесть, что женщин оказалось больше половины, и они больше ни с кем не воевали, то сейчас их должно было быть, около двух тысяч. А их чуть больше сотни.
Пока Хаймович вещал, мы медленно продвигались вдоль стены и рассматривали художества.
— А это что? — указал я пальцем на рисунок человечка с крупной мухой на груди.
— А это и есть их благодать… Когда человек несет в себе частичку бога., - старый неопределенно хмыкнул, — Видишь, если бы осы сохранили свой образ жизни. Никого в живых тут вообще не было. Но много лет назад Муха приходил сюда договорится с роем о мирном существовании с человеком.
— Муха? Когда? Откуда знаешь?
— Не кидайся вопросами, как пулемет Максим, — оборвал меня дед, — Он думал, что договаривается с роем. Но рой тогда уже не был роем, им управлял искусственный разум. И он обманул Муху. Хотя, уговор ИР выполнил. Осы не перебили людей. Они уничтожили всех его врагов, они наделили человека властью над всеми насекомыми-мутантами. Они даже стали его кормить. Ты представляешь, осы приносят мед? И люди употребляют в пищу торков, поскольку дичи стало очень мало. Почти полная власть. Но какой ценой?
Осы откладывают в человека личинку, личинка подключена к разуму роя. Благодаря, ей насекомые подчиняются носителю личинки. Даже бестолковые торки и самоходки. Но личинка паразит, питается человеком и растет. В нынешнем племени нет никого старше 25лет. А все потому, что в 20 они проводят инициацию, после того люди как дали потомство, и…время пошло. Погонщики торков, долго не живут. Человек умирает задолго до созревания новой особи, поскольку, чем старше личинка, тем больше объема занимает в мозге. И все происходит вполне пристойно. Тихо утром не проснулся и все. Умершего относят на минус второй этаж. И тут в тишине и без посторонних глаз, уже из покойника вылезает оса. А его тело служит для общей трапезы.
— Они отложили личинку в Андрея? — перебил я Хаймовича.
— Да. Личинке требуется от нескольких часов до трех суток, и тогда она подчинит мозг Андрея рою, вернее искусственному разуму. И человеком он уже не будет…
— Так может, не будем зря время терять? Покажите мне, что нужно для взрыва и уходите.
Я обернулся. За моей спиной стоял бледный как стена Андрей Сивуч.
