День народного единства: биография праздника

награды тем, кто захочет остаться на русской службе, свободный проход на родину остальным. В ответ вожди ополчения получили набор гордых и хвастливых фраз:

«Письму твоему, Пожарский, которое мало достойно, чтобы его слушали наши шляхетские уши, мы не удивились… Ты, сделавшись изменником своему государю светлейшему царю Владиславу Сигизмундовичу, которому целовал крест, восстал против него, и не только ты, человек невысокого звания и рождения, но и вся земля изменила ему, восстала против него… Мы не умрем с голоду, дожидаясь счастливого прибытия нашего государя… Пусть каждый из вас, старших, ждет над собой большой казни от бога… Под ваши сабли, которые вы острите на нас, будут подставлены ваши шеи. Впредь не пишите нам ваших московских сумасбродств; мы их уже хорошо знаем… Мы не закрываем от вас стен: добывайте, если они вам нужны, а напрасно царской земли шпынями и блинниками не пустошите; лучше ты, Пожарский, отпусти к сохам своих людей. Пусть холоп по-прежнему возделывает землю, пусть поп знает церковь, Кузьмы пусть занимаются своей торговлей – царству тогда лучше будет, нежели теперь, при твоем управлении, которое ты направляешь к последней гибели царства… Не пиши к нам лукавых басен, не распускай вестей, потому что мы лучше тебя знаем, что делается в нашей земле. Король польский хорошо обдумал с сенатом и Речью Посполитою, как начать ему войну и как усмирить тебя, архимятежника» [39, 349— 3500].

Поскольку это послание Будилы дошло до нас только в его записках, являвшихся как бы отчетом перед королем, вполне вероятно, что полковник его приукрасил, демонстрируя свое молодечество и верноподданность (ведь все-таки сдался), а подлинный ответ мог быть много учтивее. В действительности у Сигизмунда не было ни верной информации о положении в Кремле, ни сил идти им на выручку.

С нарывом в центре страны следовало кончать. Еще в сентябре поляки выпустили, не желая иметь лишние рты, семьи сидевших с ними бояр, в том числе и юного Михаила Романова с матерью. Пожарский оговорил с парламентерами их выход через Боровицкие ворота сразу под свою охрану, чтобы защитить от казаков, грозившихся за это убить князя, впрочем, их дочиста ограбили еще внутри Кремля. Интересно, что многочисленная московская знать не стала жертвой людоедства. Видимо, их спасли надежды на прибытие короля, которому Н. Струсь и И. Будило обязаны были предъявить «русское правительство» в целости. В противном случае и Михаила Романова ожидал бы не трон, а желудок гусара или гайдука… Заметим, что в то время еще ни у той, ни у другой стороны не возникала мысль о его кандидатуре, иначе осажденные имели бы в руках сильный козырь. Но 13 сентября осажденные еще отбивались, а ополченцы ждали, когда они доедят последнюю осеннюю траву в Кремле [70, 155] и запросят переговоров. 22 октября на одной стороне Китай-города представители сторон обсуждали условия мира, в то время как с другой – казаки и ополченцы уже внедрились в него и дошли до кремлевских стен.

26 октября был скреплен крестным целованием договор, гарантировавший гарнизону жизнь, и, что характерно, изъятие коронных регалий и драгоценностей у расхитителей – сидевших с ним бояр. В архиве Разрядного приказа, по крайней мере до середины XVII в., хранился этот договор: «Приговор боярской, как литовские люди город Кремль здали, 121-го году» (Опись 1626 г.); «Тут же записка как город Китай взяли, 121-го году…» (Опись 1649–1652 гг.) [79, 37, 83]. Тогда же злополучное «правительство» выпущено было на сторону, контролируемую Пожарским и Мининым; они поставили крепкие заслоны против казаков, которые собирались с ними расправиться. Дело чуть не дошло до вооруженного столкновения.

Спасенные Пожарским от растерзания бывшие правители поспешили прочь из Москвы, по официальной версии «на богомолье» (замаливать явно надо было многое). Задержали только казначеев, которые должны были отчитаться в растрате. 27 октября вышли и поляки. Пожарский был не всесилен и не мог спасти всех пленных. Полк Струся, на свою беду, вышел на контролируемую казаками территорию и чуть ли не поголовно был изрублен; спаслись немногие – сам полковник и капитан, которых арестовал лично Трубецкой и спрятал от собственных воинов одного в Кремле, на бывшем дворе Годунова, а другого в Чудовом монастыре [172, 269]. Повезло как раз Будиле, полк которого вышел на сторону Пожарского, и «архимятежник» не дал его перебить (хотя отдельные жертвы и были). Вскоре пленников разослали по тюрьмам многих городов, где с ними обошлись много хуже. По иронии судьбы, Иосиф Будила с другими пленными оказался в нижегородской тюрьме, и некоторые местные жители решили с ними расправиться. Спасла их княгиня Ефросинья-Мария Федоровна Пожарская, мать князя Дмитрия. На время кампании он, видимо, перевез семью в город, где мать главного воеводы Второго ополчения, занимавшая к тому же в свое время высокое положение при дворе, бесспорно, была «первой дамой». Она предотвратила самосуд, по словам Будилы, «упросила хлопство» не нарушать слово, данное ее сыном. И «хлопство», не отличившееся в походе, но сразу вспомнившее поротыми спинами аристократическую, простреленную, но тяжелую руку князя и мощный мясницкий кулак его соратника, быстро успокоилось.

Вступившие в Кремль начали очищать храмы и дворцы, приводить в порядок дворцовое хозяйство. С доверенными лицами Сигизмунда разбирались по-средневековому тщательно. Под пытками казначей Ф. Андронов, ловчий И. Безобразов и думный дьяк И. Чичерин выдали тайники с коронными драгоценностями. (Ф. Андронов потом бежал, был пойман и казнен). Нужда в средствах была огромной. Ополченцы-дворяне и часть казаков, получившие от «Совета всей земли» поместья, сочтя свою миссию выполненной, заспешили домой, вступать в свои новые владения, начинать восстанавливать хозяйство, невзирая на то, что отряды Сигизмунда стояли уже близ Вязьмы. Справедливости ради заметим, что король не представлял особой опасности: шляхтичи после взятия Смоленска разъехались и у него к тому времени осталось два отряда немецких наемников и остатки разбитой армии Ходкевича.

В Москве остались в основном казаки, требовавшие жалованья. Из найденных средств им удалось заплатить, кроме того, атаманам продолжали давать поместья, казакам разрешили на 2 года беспошлинно строить дома в столице (т. е. они получили земельные участки в городе).

Сигизмунд, взявший с собой сына, попытался продолжать поход к Москве, но не смог взять даже крохотного острога Погорелое Городище, со стен которого местный воевода ему предложил сначала взять Москву, а уж потом он ему, может, и присягнет. Другой отряд, под командой сторонников Владислава, бывшего посла князя Д. И. Мезецкого и дьяка И. Т. Грамотина, отбитый от Волоколамска, подступил к стенам Москвы. В стычке попал в плен смоленский дворянин И. Философов, раскрывший им глаза – казаки, которых в Москве большинство, и слышать не хотят о Владиславе, а гарнизон в ней больше всего королевского войска (5000 казаков, 2000 дворян и 1000 стрельцов). После таких сведений Сигизмунд повернул в Польшу [70, 157]. Король «опоздал» политически и стратегически. Русские уже не желали наконец прибывшего Владислава и остались равнодушны к его агитации и к присутствию в его свите известных церковных иерархов и бояр. Силой же взять Москву даже увеличенной до 15–20 тысяч армией не представлялось возможным.

В освобожденной Москве. Избирательный собор

Начинался новый, относительно мирный этап «земского» строительства. Пока освобожденными территориями правили «бояре и воеводы» и «Совет всей земли», однако они сами поставили цель, достижения которой ждало все общество – избрание государя. После разъезда ополченцев осмелели оставшиеся казаки. Местные жители испуганно жались по краям, когда бравая и не вполне трезвая ватага, бряцая саблями, разгуливала по улицам и базарам. Некоторые опять сбивались в отряды и уходили из Москвы за новой добычей, грабя села и города. Местное население начало снова собираться для самообороны, ему помогали московские воеводы, высылавшие в помощь надежные отряды. Однако много присылать не могли, опасаясь нового похода короля. Зато в руках «Совета всей земли» оказался весь государственный аппарат, все приказы и дворцовое хозяйство, приносившее определенные доходы. Благодаря этому удалось осуществить задуманное – собрать Земский собор. Из городов начали съезжаться представители «всех чинов» – дворян, посадских людей, духовенства, свободных крестьян. Москва рассылала призывы о сборе депутатов; они стали прибывать в столицу в начале декабря 1612 – январе 1613 г. Это был самый многолюдный Собор в истории России. Участвовали в нем представители 46 городов и уездов, практически со всей европейской части страны, Сибирь, правда, была представлена только воинами-тюменцами из отряда сибирского царевича Араслана. К началу 1613 г. вернулась с «богомолья» и часть скомпрометировавших себя бояр (по официальной версии, они были не предателями, а «пленниками»), которые побаивались презиравших их казаков и горожан.

Из Новгорода опять поступали предложения избрать Карла-Филиппа. Столь большое собрание