У Ельневых в это время происходила очень бурная сцена.
— Нравится тебе или нет, а я останусь здесь. Буду жить сколько понадобится. Гляди не вздумай фортели выкидывать, — угрожающе говорил Мавлютин после неудачных попыток воздействовать на Веру Павловну просьбами или лестью.
Она категорически отказывалась его слушать.
— Вы не смеете. Оставьте мой дом!
— Как бы не так. Нашла дурака, — нагло ухмыльнулся он, думая, что надо задержаться тут дотемна.
— Тогда я позову соседей, — сказала Вера Павловна и пошла к двери.
Он грубо схватил ее за руку и отбросил назад.
— Чертова баба! Хочешь, чтобы я тебя побил, а? — в бешенстве зашипел он. — Сиди и не двигайся. Имей в виду, мне терять нечего.
В этот момент в комнате появилась разгневанная Олимпиада Клавдиевна. Она уже давно прислушивалась к ссоре, готовая прийти на помощь. Вера Павловна утром рассказала ей об обстоятельствах появления Мавлютина в их доме.
— Всеволод Арсеньевич, мне, старой женщине, стыдно за вас. Стыдно, да! Вы, офицер, угрожаете женщине. Ну, меня вы не запугаете, нет! — решительным тоном заявила она и храбро подступила к нему.
Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы в это время не постучали в дверь.
— Даша вернулась, — сказала Олимпиада Клавдиевна. Она безошибочно угадывала племянницу по стуку.
Даша не знала, что в доме ночевал Мавлютин. Тетушка и Вера Павловна не сочли нужным сказать ей об этом. Но сейчас обе обрадовались ее приходу.
О Мавлютине этого нельзя было сказать.
— Я сам открою. Оставайтесь здесь, — сказал он и быстро вышел в прихожую.
В окошечко Мавлютин увидел матросов и сразу почувствовал слабость в коленях. «Это за мной пришли. За мной», — подумал он в панике.
Он заметался в поисках выхода. Ну конечно так. Мавлютин быстро нахлобучил шапку, сорвал с вешалки пальто, но второпях никак не мог попасть в рукава. Отодвинув засов входной двери, он беззвучно отпрянул в соседний чулан.
— Проходите, пожалуйста. Проходите, — говорила Даша.
В коридорчике зашаркали ногами.
Мавлютин стоял рядом в чулане и трясся как осиновый лист. Что, если кому-нибудь вздумается открыть эту дверь? Нет, кажется, пронесло!
Оба матроса прошли за Дашей прямо в дом. Теперь, пока они ищут его там, нельзя терять ни секунды. Он мигом выскочил на крыльцо и побежал через двор, волоча по снегу пальто.
Только на другой улице Мавлютин одумался. Почему он предположил, что матросы пришли за ним? Скорее случайное совпадение. А, все равно — назад не возвращаться!
Но куда идти?
А в доме разговор явно не клеился. Даша никак не могла понять причину внезапной холодности сестры. Она будто и не рада была приходу Логунова.
Олимпиада Клавдиевна с воинственным видом расхаживала по гостиной.
«Немудрено, что Федор трусит. Видать, задористая тетка», — поглядывая на нее, думал Михайлов. Как и Логунов, он видел, что они пришли не вовремя.
Даша в меру своих сил старалась поддерживать разговор.
— Я видела здесь флотский оркестр. Наверно, устраивается вечер? — спросила она.
— Похороны, — мрачно сказал Логунов.
— Какие похороны? — Олимпиада Клавдиевна остановилась перед ним.
— Сегодня ночью один офицер убил конвоира, ведшего его в тюрьму, и скрылся. Конвоиру семнадцати лет не было — мальчишка, — пояснил Михайлов.
Вера Павловна страшно побледнела.
— Убил? Он убил...
Олимпиада Клавдиевна поспешила к ней со стаканом.
— Вера, выпей воды. Хочешь, я брому накапаю?
Но Вера Павловна отстранила ее.
— Я знаю, кто убийца! Он здесь, в этом доме, — твердым, окрепшим голосом сказала она.
— Вера, что ты говоришь! Одумайся, — в ужасе вскричала Олимпиада Клавдиевна.
— Нет, я должна... Я перешагну через это, — все так же громко и твердо говорила Вера Павловна. — Он мой бывший муж — Мавлютин. Прибежал сюда ночью. За ним гнались. Я не знала, что он натворил. Задержите его.
Повинуясь ее взгляду, Михайлов кинулся в переднюю
Даша только теперь поняла все, всплеснула руками. Вот так новости!..
Олимпиада Клавдиевна была похожа на переполошившуюся наседку, выведшую утят и видящую, как ее питомцы вдруг пустились в плавание по бурной быстрой реке. Она ахала и вздыхала.
Михайлов вернулся.
— Он, видно, как мы пришли, сразу же улизнул. Гнаться бесполезно.
...Михайлов шел по улице и улыбался людям. Улыбнулся и Мавлютину, повстречав его на одном из перекрестков.
Мавлютин заметил, как невысокий матрос сказал что-то своему товарищу и при этом указал рукой на него. «Узнали», — с пробудившимся страхом подумал он.
А Михайлов говорил Логунову:
— Ты знаешь, какая это женщина? Нет, ты не знаешь!.. На твоих глазах человек второй раз на свет родился, а ты даже этого не заметил. Какую, брат, целину вспахала революция! Какие всходы будут! Вот так глядишь на человека, — он показал на уходящего Мавлютина, — и разве разберешь, кто он такой? Сложная, брат, штука — жизнь. Человека понять — это не траву скосить.
Мавлютин еще раз оглянулся на них и свернул в первый же проходной двор.
После второй встречи с моряками он некоторое время бродил по улицам, размышляя, у кого из знакомых легче укрыться. Идти к Левченко нельзя, к Бурмину или Чукину тоже. За их домами, несомненно, ведется наблюдение. Варсонофия Тебенькова нет в городе, и квартира у него заперта. В гостиницу не пойдешь. Ввалиться к кому-нибудь из местных обывателей? Мавлютин усмехнулся, представив себе, как его вежливо станут выпроваживать. Черт возьми, выходит, и податься некуда.
Он догнал неторопливо идущего куда-то Хасимото.
— О, здравствуйте! — сердечным тоном поздоровался японец и вопросительно посмотрел на него.
— Извините. С моей стороны будет неосторожностью стоять и разговаривать с вами, — хмуро сказал Мавлютин.
— Пустяки, — возразил японец. — Вас постигло разочарование. Но не следует отчаиваться. Счастье переменчиво, как говорит народная мудрость.
Судя по внешнему виду, Хасимото пребывал в отличнейшем настроении.
— Мне удалось бежать после ареста, — пояснил Мавлютин, оглядываясь.
— Это другое дело, — согласился коммерсант и достал свою визитную карточку. — Рад счастливому случаю помочь вам. Это рекомендация. — Вы видите дом с зеленой крышей? Там японское консульство. Идите смело, вас укроют. До свидания!..
Когда Ельневы остались одни, Олимпиада Клавдиевна против обыкновения не разразилась упреками. Она молча ходила по комнате, передвигала вещи, вздыхала. Гнев ее против Мавлютина еще не остыл. Если она не во всем одобряла поведение Веры Павловны, то в главном ее племянница была безусловно права. И
