Он и раньше выпивал — с мужиками после работы, по пятницам перед телевизором, — но теперь запил всерьез. Орал пьяный под дверью, что Нинка ему всю душу вынула, получку приносить перестал и поколачивал жену по пьяной лавочке теперь уже регулярно.
Нинка приходила на работу зареванная, жаловалась девчонкам на мужа. Девчонки ее жалели, давали советы, отпаивали чаем. А вот стерва-начальница сочувствия не проявляла. Когда Нинка забыла перепечатать квартальный отчет, она вкатила ей выговор и оставила без премии. Нинка пыталась было объяснить, что у нее с мужем проблемы и все такое. Но начальница сказала, что, если с мужем проблемы, пусть Нинка с ним разводится. И что личные проблемы не имеют никакого отношения к работе. «Ей-то, начальнице, легко говорить, — утешали Нинку девочки. — У самой мужика нет, что она понимает?»
Нинке нравилось, что ее жалеют, но не нравилось, что Серега совсем распоясался. Не нравилось безденежье, скандалы, коммуналка… А развестись — страшно. Кому нужна разведенка? И лет уже не двадцать. И жить негде. Комната в коммуналке — Серегина, разведешься — и что? На улицу идти? Или к мамаше с отчимом в заводскую обшагу, втроем на семи метрах ютиться?
Помогла Аня Судакова, давняя подруга. Аня уже лет десять работала в ЖЭКе, знала все ходы-выходы, соображала, как дела делаются, и дала Нинке хороший совет. Очень скоро Нинка приватизировала комнату на себя — всего-то и надо было, что сунуть пьяному Сереге бумаги подписать (подмахнул не глядя, как миленький) да отнести знакомым девчонкам в регпалате по коробке ассорти. Потом Аня помогла превратить комнату в приличную однушку в том же районе. Правда, для этого Нинке пришлось родить. Она не хотела никаких детей, любила жить для себя, да и замуж во второй раз с ребенком выйти будет трудно. Но отдельная квартира того стоила.
С Серегой Нинка развелась еще до того, как родился Димка. Аня помогла все устроить наилучшим образом. С одной стороны, Нинка получала от Сереги алименты, с другой — квартиру ей выделили как матери-одиночке в обход очередников. Конфетами тут, правда, не обошлось, пришлось кое-кому заплатить, но тут уж ничего не поделаешь: как говорится, не подмажешь — не поедешь.
За год, что Нинка просидела дома с сыном, вечно орущий ребенок надоел ей хуже горькой редьки. Снова выйдя на работу, она была счастлива. Дополнительным поводом для радости служило то, что стерва-начальница перешла в другое ведомство, и теперь у Нинки был начальник-мужчина, немолодой, вежливый и понимающий. Зная, что у нее маленький ребенок, он и с работы ее пораньше отпускал, и за опоздания не ругался, и вообще не придирался. А когда весной Нинка лишилась алиментов (пьяного Серегу насмерть задавило машиной), выписал ей материальную помощь и сказал, что очень Нинке сочувствует и что она — героическая женщина, потому что и работает, и ребенка поднимает, да еще при этом выглядеть привлекательно умудряется.
Нинка очень волновалась, как бы теперь из-за этой истории с судом начальник не изменил своего мнения о ней.
С самого начала заседания она все ломала голову, как бы так все обернуть, чтобы и судьица, и прокурор, и симпатичный пристав в наглаженной рубашке ее, Нинку, не осуждали, а жалели. Но так ничего и не придумала. Она очень рассчитывала на Всеволода Аристарховича. Он хорошо говорил, прямо все как надо. Но когда злобная судьица Всеволода Аристарховича выперла, Нинка сообразила, что придется отдуваться самой.
Умом она понимала, что разжалобить стерву-судьицу вряд ли удастся. Но поскольку давить на жалость — было единственной эффективной стратегией, известной Нинке, оставалось лишь попытаться проделать это в суде. Авось кривая вывезет. Да и Анька Судакова, если что, ее поддержит… И Танька Спицына с работы…
Нинка говорила вежливо и упирала на то, что в одиночку поднимать ребенка — тяжелое испытание, а она сама — женщина трудной судьбы.
— Если бы можно было, — говорила Нинка, — я бы ни дня не работала.
Это была чистая правда. Работать Нинка не любила. Ей нравилось ходить в контору, пить чай с девчонками, нравился завхоз Александр Терентьевич — нестарый и деловой, да и Олег, водитель директорский, тоже нравился. А ломать глаза за компьютером — нет.
— Только если я работать не буду — кто мне денег даст? А у меня сын, его обеспечивать нужно. Ребенка своего я люблю, и ни в чем он не нуждается, и с работы это могут подтвердить.
— Достаточно, Калмыкова, можете сесть. Вызывается свидетель Спицына Татьяна Евгеньевна!
Татьяна вошла в зал, посверкивая золотыми зубами.
— Как долго вы работаете вместе с Калмыковой?
— Пятый год.
— Как вы охарактеризуете отношение ответчицы к своему ребенку?
— Я Нину Калмыкову характеризую с самой положительной стороны, — затараторила Спицына. — Она хороший работник, со всеми в коллективе поддерживает добрые отношения…
Спицына почти дословно пересказала характеристику с места работы Калмыковой, подшитую к делу. Интересно, может, она сама эту характеристику и писала?
— …Нина всегда активно участвует в общественной жизни, в подготовке всевозможных мероприятий…
— Скажите, Спицына, что вы имеете в виду под подготовкой мероприятий?
— Ну вот когда мы начальнику нашему поздравления к юбилею готовили, то надо было остаться после работы, стихи красиво переписать, еще мы кабинет шариками украшали. Некоторые не захотели остаться, а Нина с нами сидела до ночи и, пока мы все не закончили, не ушла.
Понятно. Двухлетний ребенок дома один, а мамаша кабинет шариками украшает и стихи переписывает.
— Свидетель Спицына, по вашему мнению, Калмыкова хорошо заботится о своем сыне?
— О сыне? Думаю, хорошо заботится…
— Вы так думаете или знаете наверняка?
— Знаю…
— Можете конкретизировать? Привести примеры? В чем именно выражается эта забота?
— Ну-у… Вот, например, когда у нас на работе день рождения у кого-нибудь, или юбилей, или там Восьмое марта, мы всегда конфеты или кусок торта Нине домой заворачиваем, для ее мальчика…
— Она вас об этом просит?
— Нет, мы сами…
— Понятно. Еще можете примеры привести?
— Могу. В том месяце Нине Калмыковой материальную помощь выписали на зимнюю одежду ребенку.
— Есть документ о выделении помощи? Передайте через пристава.
Лена просмотрела документы. Заявление Калмыковой (прошу выделить пять тысяч рублей на покупку теплой одежды и обуви моему сыну), расходник… Что-то в протоколе наличие никакой зимней обуви не отмечено…
Спицыну у трибуны сменила Судакова — блондинистая сотрудница ЖЭКа. Эта говорила низким грудным голосом, в отличие от Спицыной чувствовала себя уверенно, не мямлила и не запиналась.
Она предоставила справки из ЖЭКа о том, что Калмыкова с сыном не стеснены в жилищных условиях, а также квитанции, доказывающие, что ответчик аккуратно платит за свет, газ, горячую воду и вывоз мусора.
— У нас многие жильцы имеют задолженность по коммунальным платежам по полгода, — говорила она своим низким голосом. — При этом — вполне обеспеченные люди, просто такое наплевательское отношение. Нина поднимает мальчика одна, ей никто не помогает, после смерти мужа она не получает алиментов, только пособие, но она — ответственный человек, и ни разу за все время у нее не было долгов по квартплате. Так же ответственно она подходит и к воспитанию сына. Конечно, ей тяжело. У Нины пожилая мать, инвалид третьей группы, она не может помогать дочери и внуку. Услуги няни стоят дорого, Нина не в состоянии их оплачивать. А в ясли у нас детей принимают только с двух лет. Так что у нее просто нет другого выхода, кроме как оставлять сына дома одного. Но я хочу заметить вот что: я часто бываю дома у Нины Калмыковой. Ее ребенок всегда опрятно одет, накормлен, у него есть все необходимое… Нина может зимой ходить в осеннем пальто, но у ребенка всегда будут свежие фрукты и чистые колготки.
