работает на вас, и получите прекрасное переживание — вместо какого-либо разрушения. Я понятно говорю?
— Да, «фокусируйся, посылай любовь» и получишь в ответ то же самое, — ответил Эд.
— Кроме того, в твоей памяти останется любовь, — дополнила Салли.
— Некоторые события настолько драматичны, — продолжил я, — что видятся одинаково, откуда на них не взгляни — например, когда буря отламывает ветку от дерева. Подобные вещи формируют наше видение мира и собственных жизней. Получается, что опыт формирует нашу личность. Любовь и прощение — лишь они исцеляют такие шрамы и препятствует повторению подобного в будущем. Таким образом, остается лишь два типа событий: благоприятные возможности (когда мы можем разглядеть хорошее в том, что сначала кажется плохим) и события, в которых нам необходимы любовь и прощение для того, чтобы выжить и чтобы переживания не оказали негативного воздействия на всю оставшуюся жизнь.
На мгновение воцарилась тишина.
— Первое, о чем нам надо поговорить, это моя неспособность грамотно писать*. Именно так, я совершенно не могу грамотно писать. Могу читать, но не писать — по крайней мере, ни на одном из земных языков. Кроме того, я умею писать на языке, который не может прочесть никто, кроме меня, и пока совершенно непонятно, для чего мне это нужно.
* Дислексия — состояние, когда человек не может запомнить написание слов либо даже не может читать написанные слова.
Эд собрался что-то сказать, но я продолжил.
— Я старался научиться правописанию, но, похоже, даже способность обучаться у меня заблокирована. Довольно странно, не находите? Особенно если учесть, что миссия этой моей жизни — написать две или три книги о посылании любви. И вот к чему я клоню: моя неспособность писать — это ветвь моей жизни. Но не врожденная, а приобретенная позже.
— Это всегда поражало меня, — добавила Салли, — мама часто повторяла, что мы найдем свои таланты в той же коробке, где лежат и вызовы, бросаемые нам жизнью.
— Хорошее замечание! Так оно и есть, — согласился Эд.
— И что послужило причиной трудностей с правописанием? — спросила Салли.
— Что это за другой язык? — поинтересовался Эд.
— Постойте, не так быстро! Задавайте вопросы по одному, — попросил я.
— Действительно, дай человеку рассказать! — сказала Салли и слегка толкнула Эда. Это безобидное движение переросло в игру-соревнование «кто кого перетолкает» между двумя близкими людьми, которым трудно оторваться друг от друга.
Я подождал, пока они закончат свою игру, и продолжил:
— Непонятно, отломанной или добавленной веткой является моя неспособность к правописанию? Решение по этому вопросу еще не оглашено. Пока что неумение писать приносило лишь трудности и никогда не способствовало успеху на работе. Как понимаете сами, продвижение по служебной лестнице в данной ситуации довольно проблематично. Но у неумения писать есть причина, и, пожалуй, тут мы и начнем повествование о том, как все начиналось.
Другой язык, которым я свободно владею, очень сложен, и его изучение заняло бы много времени, но он просто вдруг оказался в моем уме. Когда я объясню причину возникновения трудностей с правописанием, вы, наверное, придете к тому же выводу, что и я, — поймете, как была приобретена способность писать на другом языке. Он состоит из символов, каждый из которых содержит целую историю. Расставив символы в определенном порядке, мы получаем сообщение, которое хотим передать. Это одновременно и сложно, и просто. Двадцать четыре строчки от четырех до восьми символов в каждой выразят все, что рассказано в этой книжке. Другими словами, ее можно было бы напечатать на визитке.
Я остановился отхлебнуть горячего какао и прикурить сигарету. Эд достал откуда-то из-за своей спины пепельницу и поставил ее передо мной. Я принял это как разрешение курить в помещении.
— Итак, приступим. Я родился двадцать четвертого сентября тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года в Германии в городе Фрайбург (Freiburg). Позже мои родители переехали в туристический городок Титизее (Titisee), расположенный в Черном лесу, где они купили гостиницу. Если спросить у двадцати человек, почему лес называют Черным, можно получить двадцать разных ответов, начиная от самых простых, типа «деревья очень черные, не стоит ходить туда ночью» и т. п. Для меня этот волшебный лес был местом покоя, тайн и приключений. Там встречались вещи, которые я не мог понять, а потому просто принимал. Все, что мне было нужно, — это деревья и таинственный лес. Они были моим убежищем, моей любовью и друзьями. По сути, единственными друзьями. Люди были суеверны и, на мой взгляд, очень странные, хоть сами они так не считали.
Временами городок Титизее был тих, как спокойное озеро, но при наплыве туристов превращался в пчелиный улей. В городке и в окрестностях находились, в основном, гостиницы, фермы и небольшие магазинчики для туристов. В чем-то город был современным, но присутствовали в нем и черты средневековья. Некоторые горожане были при деньгах, в то время как остальные жили очень бедно. Владельцы предприятий разъезжали на «мерседесах», а фермеры вручную доили коров, собирали сено и копали картошку, едва сводя концы с концами. Как будто два мира смешались в одном — у некоторых главной заботой было решить, где отдохнуть в мертвый сезон, а другие лелеяли надежду, что смогут уплатить земельный налог. Предприниматели жили в красивых усадьбах, другие же — в домах, возвращающих вас на два столетия назад. В одном строении находились жилой дом, загон для свиней, хлев для коров и сарай с курами. Открываешь дверь кухни, и сразу же перед тобой загон с ожидающими остатков пищи свиньями — прямо тут же, в соседней комнате. Мне все это казалось довольно странным. Даже сейчас, рассказывая об этом, чувствую запах хлева, витавший в тех жилищах.
— Когда я служил в армии за границей, то насмотрелся такого, — Эд адресовал свои слова Салли, корчившей ему смешные рожицы.
— И сейчас есть подобные места, хоть их осталось немного, — ответил я и продолжил: — В то время мне было между шестью и семью годами. У родителей была гостиница, и они работали с раннего утра до позднего вечера, закрываясь, лишь когда последний постоялец уляжется спать. Мать была серьезно больна. Я еще не понимал, что такое рак. Мама все время лежала либо в больнице или дома в кровати — соответственно, работы у отца было еще больше. Таким образом, я рос без родительского надзора и подвергался лишь незначительному влиянию телевидения. Это привело к необычным последствиям. Начиная с раннего детства, мы учимся у других множеству вещей, и результаты этого обучения ошеломляют. Многие исследователи приходят к выводу, что все дети обладают талантами, которые позже подавляются внешними воздействиями. Если убрать эти воздействия, то результат будет совершенно иным. Я смотрел на мир собственными глазами, не находясь под воздействием чужих убеждений. Мог принимать или отвергать все, чему становился свидетелем, и был свободен от того, чтобы соглашаться со взглядами, обычно навязываемыми родителями или обществом. Это выделяло меня среди других детей и делало чужаком в их среде. Когда ребенка воспитывает отец или мать, имеющие определенные убеждения, неважно, истинные они или нет, то высока вероятность, что ребенок тоже примет эти взгляды — часто даже не подвергая их сомнению. Свободный от подобного влияния, я видел мир иначе. Ни мои действия, ни поведение, ни мышление не были сформированы кем-то, я никому не подражал.
Я прервался на минуту, схватил салфетку и принялся записывать слова, врывающиеся в мои мысли.
Похоже, что в темных разломах наших умов таятся мысли, которые мы не смеем ни высказать, ни осуществить — из страха заслужить неодобрение окружающих. Также есть нечто, во что мы не верим, — по той же причине. Порой мы создаем то, во что поверили, — после того, как нас убедили, что это правда; и мы творим это, как правду. В то время как на самом деле это — не более чем иллюзия правды. Мы можем быть до такой степени убеждены в чем-то, что отказываемся видеть доказательства обратного, лежащие у нас перед глазами, — предпочитая жить во лжи, а не лицом к трудностям правды. Все это прекрасно знакомо каждому из нас. Живя в этой лжи, мы передаем ее своим детям. Я и сам виновен в этом преступлении, хоть и всегда осознавал, что делаю.
