скифски, сказал: «Ничего особенного, просто в них сейчас вселился бог вина и веселья Дионис».
— Ну и бог у вас, — захохотал один из скифских старейшин. Грек обиделся. «Вот вы, скифы, смеетесь над нами, — сказал он, — не верите, что в нас во время таких праздников сам бог Дионис вселяется, а он сейчас вселился и в вашего царя Скила». «Ну, это ты уж напрасно говоришь, — вспылил скифский старейшина, — не может никогда такого с нашим царем произойти». «Лжешь ты, клевещешь на нашего царя», — закричали другие скифы. «Нет, не лгу, — ответил грек. — Пойдемте со мною хоть сейчас в город, и я вам покажу Скила. Своими глазами тогда увидите, вселился в него бог Дионис или нет». «Ну, что же, покажи, — заговорили скифы, — и если окажется, что ты солгал, хорошо тебе не будет».
Несколько скифов отделились от толпы и пошли за греком. Среди них был отец Садала и двое старейшин. Увязался за ними и Садал. Взошла луна и озарила дорогу, по которой грек вел их к городу. Они подошли к башне с уже знакомыми Садалу воротами. Грек тихо сказал несколько слов страже, и та пропустила их в город. Миновав ворота, они повернули направо и пошли вдоль стены к высившейся неподалеку другой башне. С той стороны доносились крики и музыка. По крутым ступеням башни поднялись скифы на самый ее верх и отсюда увидели небольшую, примыкавшую к городским укреплениям площадь. Сейчас она была полна пляшущими, беснующимися людьми, выкрикивающими возбужденными голосами какие-то, казавшиеся скифам бессвязными слова. В свете луны и пламени факелов люди эти были хорошо видны с башни. Среди них скифы сразу же узнали Скила. Он скакал, высоко подбрасывая ноги, в одной наброшенной на плечо козьей шкуре, с венком на голове. Лицо его выражало полное исступление. Хриплым голосом он что-то дико выкрикивал. Скифы остолбенели. «Ну, что, — спросил грек, — увидели вашего царя?» Никто ему не ответил. Молча спустились скифы с башни.
В ту ночь в лагере никто не сомкнул глаз. Всюду шли возбужденные разговоры. Старейшины о чем-то долго совещались. Отец Садала теперь уже в полный голос рассказывал всем, при каких обстоятельствах он лишился глаза. Те, кто его слушал, открыто осуждали Скила, говорили о его пренебрежении к отечественным обычаям и своим соплеменникам. Поздно ночью двое из старейшин переправились в лодке на другой берег и ушли к кочевью скифов, чтобы рассказать сородичам о том, что произошло в городе.
Утром Садал увидел на дороге, идущей от переправы, столбы пыли. Множество воинов их племени на взмыленных конях неслись к лагерю. Впереди всех скакал Октамасад, родной брат Скила. Прибывшие спешились и смешались с теми, кто был в лагере. Возбуждение усилилось. Старейшины собрали всех в центре лагеря. Октамасад поднялся на сложенные седла. Суровое лицо его пылало гневом.
— Скил нам изменил, — сказал он негромким глухим голосом, но было так тихо, что каждый услышал его слова. — Скил перенял чужие обычаи, — продолжал Октамасад, — и попрал обычаи наших отцов и дедов. Он продался чужеземцам и не может быть больше нашим царем.
— Смерть ему, — громко закричал отец Садала. «Смерть!» — закричали все остальные.
Двое старейшин подвели к Октамасаду оседланного коня Скила. Это значило, что теперь царем скифов будет Октамасад. Все воины тоже вскочили на своих коней. Потрясая копьями и мечами, они понеслись к городу. Дорога была пуста. Видимо, местные жители почувствовали что-то неладное и в страхе попрятались по домам. Городские ворота оказались запертыми. На башне и стенах стояли греческие воины в полном вооружении. Глашатай закричал им по-скифски, что Скила в городе нет, на рассвете он бежал в неизвестном направлении. Значит, Скила кто-то предупредил. Садал посмотрел вокруг. Папака среди скифов не было; ночью его не было и в лагере.
Куда бежал Скил? Что с ним стало потом? Об этом Садал узнал лишь некоторое время спустя, когда его соплеменники во главе с Октамасадом отправились походом во Фракию. Садал не участвовал в этом походе. Его не взяли с собой и оставили в кочевье, очевидно, потому, что не доверяли. Ведь он был родственником Папака, который теперь бесследно исчез.
Из рассказов участников похода Садалу стало известно, что на берегу широкой реки Истр Октамасад вступил в переговоры с фракийским царем Ситалком, к которому бежал Скил. Октамасад потребовал выдачи Скила и угрожал в случае отказа немедленно начать военные действия против фракийцев. Чтобы избежать кровопролития, Ситалк выдал Скила. Его привели к Октамасаду со связанными руками. И Октамасад приказал тут же отрубить Скилу голову, хотя он был его родным братом. Так оберегали скифы свои обычаи и сурово расправлялись с теми, кто от них отступал.
Переселенцы
(Д. П. Каллистов)
Деметрий сидел на камне у своего недостроенного дома. Настроение у него было скверное. Вот уже несколько дней бушевало море и с севера дул пронизывающий ветер. Небо обложено тучами, и вот-вот снова должен начаться дождь. Поношенный хитон[23] и гиматий[24] Деметрия совсем не приспособлены для этого климата. Здешние греки носили куртки, теплые плащи, штаны и скроенные на скифский манер сапоги. Но для приобретения всего этого нужны деньги, а у Деметрия, как и у других приехавших вместе с ним переселенцев, их было мало. За время продолжительного пути все порядком успели поиздержаться. Даже богатый Ксенократ, выбранный переселенцами до их отъезда, еще в Милете ойкистом — устроителем вновь основанного поселка — не был исключением. Видимо, и Ксенократ просчитался, хотя именно он своими рассказами об этих местах соблазнил их покинуть родину. По словам Ксенократа, здесь ожидало переселенцев изобилие, даже самый бедный из них скоро станет состоятельным человеком, для всех на новом месте наступит «жизнь при Кроне» (золотой век). Действительность их обманула.
Перед глазами Деметрия было еще несколько жалких, неблагоустроенных, сложенных на скорую руку из сырцового кирпича и местного известкового камня домов. На пороге одного из домов сидела соседка и чистила рыбу. Как всем им надоела рыба! Есть ее приходилось без приправ и соуса, потому что для приготовления их нужны лук, чеснок, а главное — оливковое масло, к которому они так привыкли на родине. Но здесь оливковые деревья не росли, масло же привозилось из Греции, и платить за него было нужно втридорога. Не успели переселенцы обзавестись и огородами. Чеснок и лук поэтому приходилось покупать либо у окрестных скифов, либо на рынке в городе.
Стены и башни этого города были хорошо видны Деметрию. Сразу же за поселком начиналась выжженная летним солнцем, а теперь мокрая и холодная степь. На горизонте она переходила в гряду холмистых возвышенностей, подходивших к морю. На самом высоком из этих холмов лет пятьдесят назад поселились земляки Деметрия, выходцы из того же Милета. За истекшие полвека они успели обжиться, выстроить хорошие дома, воздвигнуть храм богини Афродиты и святилище Геракла, обнести свой город стенами с башнями. Последнее было совсем не лишним.
Далеко не все скифские племена были настроены дружелюбно к колонистам. Если с одними из этих племен городу удалось наладить мирные отношения, покупать у них или выменивать на греческие товары зерно, скот, рыбу и пленников-рабов, которых перепродавали потом в Грецию, то другие норовили напасть на колонистов, мечом и копьем добыть то, что им было нужно. Особенно опасны были скифы для тех граждан, которые жили на своих участках за пределами городских стен. Здесь они сеяли хлеб, выращивали овощи и виноград, разводили скот. Не раз нападали на них скифы, и они должны были спасаться бегством в город под защиту его стен. И тем не менее город жил и богател. В гавани можно было видеть торговые корабли, со всех концов Греции. Сюда привозили изделия греческих ремесленников, оливковое масло и вино в остродонных амфорах и увозили местные товары: зерно, соленую рыбу, другие продукты, а также рабов. Многие горожане, занимавшиеся торговлей, получали большие прибыли. Другие открывали в городе свои ремесленные предприятия и жили тоже неплохо. Они изготовляли посуду не хуже той, какой Деметрий пользовался на родине.
Казалось, отчего бы не присоединиться Деметрию и другим приехавшим вместе с ним переселенцам к гражданам города, не влиться в их ряды? Но не тут-то было.
Деметрий хорошо помнит тот день, когда после многонедельного утомительного пути их корабли достигли городской гавани. Уже под вечер, высадившись на берег, переселенцы во главе с ойкистом Ксенократом направились к городским властям. Но главный городской архонт Археанакт, уже несколько лет занимавший эту должность без переизбрания, встретил переселенцев холодно и неприветливо. «Напрасно
