Скрипач, всегда неотступно сопровождавший Кишлака, в последнее время все чаще пропадал в компании Александра Курганова. А тот, вернувшись из Германии, запил по-черному. По нескольку дней не выходил из номера, постоянно требовал водки, которая подавалась без промедления, несмотря на сухой закон, установленный Кишлаком на занимаемой территории. После удачного ограбления банка предстояло отлежаться на тихом лежбище. Деньги, спокойно миновав кордоны, легли на счета афганских компаний и готовились к отмывке. Но отсутствия денег при дворе Кишлака не ощущалось. Во всю наслаждался жизнью Мирча. Таскал с утра до вечера девок, представлялся им румынским бароном и ни за что не променял бы Подмосковье на безрадостный Париж.
Все участники ограбления банка «Лионский кредит» даже между собой не делились воспоминаниями. После того как весь мир захлестнули сообщения о дерзком налете, сопровождавшемся убийством заложников, по Москве поползли слухи, что это дело рук «русской мафии», окопавшейся в Германии. Но Цунами через информационные агентства сумел подбросить версию об арабских террористах. Сначала не верили, но после теракта во французском метро и на автобусной остановке в Париже уже никто не сомневался, что и ограбление банка – дело рук все той же организации. Про «русский след» больше не упоминалось. «Интерпол», к радости российских спецслужб, перестал заваливать их факсами по этому делу.
Цунами убедил Кишлака, что легче всего засыпаться на получении денег, поэтому необходимо запастись терпением и ждать, пока они не прокрутятся несколько раз в банках и коммерческих фирмах. Тот легко согласился, так как с головой ушел в подготовку к войне с Рваным. Цунами высказался против разборок. Кишлак вспылил. И в ответ наотрез отказался «убирать» какого-то французского бизнесмена. Пришлось обращаться с просьбой к Курганову. Но когда Цунами зашел в его номер и увидел трясущегося, почерневшего человека с впалыми глазами и дергающимся подбородком, то понял бессмысленность своего предложения. Пришлось принимать условия Кишлака.
Скрипач сделал дело профессионально. Старик и крикнуть не успел. После этого спокойно вышел из «Палац-отеля», сел в поджидавший его «ниссан-потрол» и вернулся в Дом творчества. Кишлак забывался в объятиях Тамары, поэтому ноги сами занесли в номер к Курганову.
– Ты откуда? – спросил тот.
– За тебя работу делал, – беззлобно оповестил Скрипач. После ограбления он стал относиться к Александру с уважением. Хотя по команде Кишлака все равно пристрелил бы в один момент.
– Значит, замочили дедушку… – прокомментировал Курганов. – Выпьем за его успокоившуюся душу. Глупый старик, сидел бы себе на берегу ласкового Средиземного моря и любовался бы загорелыми бедрами европейских красавиц… а полез в Россию…
– А что Россия? Нормальная страна. Вести себя надо грамотно – и все, – не согласился Скрипач. Он считал себя патриотом и не любил, когда кто-нибудь говорил – «жить в этой стране невозможно…». Такому готов был сразу пустить пулю в лоб.
Курганов не стал спорить. Налил в стаканы водку, открыл банку консервированных мидий. Поднял стакан.
– Будь здоров, Скрипач!
– Буду. Мы – живы, а остальным не обязательно, – ответил тот.
Курганов никому не рассказывал о своем визите к Терезе Островски. И старался о ней не вспоминать. Чем больше проходило времени, тем чаще ему казалось, что все случившееся он видел в каком-то кино. Мысли о самоубийстве не посещали. Но остановить запой не мог и не хотел. От предложений Мирчи попробовать какую-нибудь девчонку отказывался наотрез. После оскорбления, нанесенного экспорнозвездой, с отвращением думал о женщинах. К самой Терезе никаких претензий не имел. В самом начале запоя иногда срывался с места и хотел лететь в Германию, чтобы пристрелить эту суку. Но после второго стакана затихал. А по утру, стараясь не поворачивать раскалывающуюся с похмелья голову, резонно размышлял, что она-то ни в чем не виновата. Сам решил так вот запросто связаться с одной из самых знаменитых женщин в Европе. И попал впросак, как всякий дикий человек, слезший недавно с пальмы. Легче от этих мыслей не становилось, и, тяжело вздохнув, принимался за пиво. Все чаще к нему присоединялся Скрипач. В основном от безделья, потому что Тамара уже постоянно жила с Кишлаком и многие заботы о нем взяла на себя. Иногда звонила мужу прямо из постели и жаловалась на здоровье. Тот всячески уговаривал ее лечиться в Москве, боясь, что за больницу в Европе придется выложить круглую сумму. И довольная Тамара оставалась в номере Кишлака.
Этим обстоятельством решили воспользоваться ставшие «не разлей вода» подругами Алла Константиновна и Марфа. По их наущению Тамара постоянно подзуживала Кишлака против Цунами. Поначалу тот огрызался, но после того, как Цунами отказался от поддержки в войне с Рваным, перестал затыкать ей рот.
– Почему Скрипач должен выполнять чужую работу? – не унималась Тамара. – Выводил бы Кургана из запоя и поручал бы ему!
– Курган в порядке. Я сам после Афгана полгода куролесил. Не трожь его…
Кишлаку и самому надоела опека Цунами. После ограбления банка особенно. Получилось, что всю черную работу сделали они, а Цунами получил полный контроль над похищенными деньгами. Встряхивая белобрысым чубом, Кишлак болтался по номеру и своей худосочной фигурой с мертвенно-белой кожей напоминал ожившее привидение.
– И с островами почему-то тебя обходят, – продолжала Тамара. – Деньги вкладываете все, а хозяин опять Цунами. Вон, Марфа – баба умная. Сама разобралась что к чему, и теперь уже оттащила Аллу Константиновну от Инессы. А что значит Цунами без подписи вице-премьера? Да без поддержки моего мужа в Европе? Ноль, а владеть хочет всем.
Кишлак соглашался, все больше веря в ее ум и интуицию. До Тамары таких образованных, европейских женщин у него не было. И к бабским мозгам он всегда относился с презрением. А тут обалдел. Что ни слово – подарок. Она умудрялась давать советы, не унижая, а как бы между прочим. Обычно в постели. В перерывах между ласками. А ласкать Тамара умела. Резкий, злобный и жестокий Кишлак замирал под ее руками и позволял делать с собой что угодно. Становился послушным мальчиком и ни разу не сделал ей больно. В такие минуты Тамара царствовала над ним, испытывая от этого такой же нервный подъем, какой, возможно, испытывают дрессировщики, лаская хищника в клетке. А ведь бояться было чего. Несколько раз Кишлак в разговоре со Скрипачом вспоминал какую-то Нюру, которую выбросил из окна девятого этажа за то, что в момент любви она назвала его чужим именем. При этом Кишлак с сожалением вздыхал – мол, зря погорячился. Нюре и двадцати не было. Следствие установило причину падения – несчастный случай. А Кишлак с ребятами переехал в другую гостиницу.
О Марфе Кишлак знал только то, что она жена Унгури. Его врага. Ни Тамара, ни Алла Константиновна понятия не имели, какой мощный клан стоит за спиной этой элегантной женщины. Им она казалась случайно
