– Сложно вам будет достать Рваного. Он на одной из правительственных дач. Охраняют его наши люди. Это тебе не ОМОН.
– Дай пароль!
– Не дам. Вы там, кроме Рваного, еще кое-кого встретить можете. Так с кем нынче Кишлак? Он ведь тоже на аренду островов поставил?
– Да. Они с Унгури поставили на Суховея. То есть на его жену, с которой дружит Марфа.
– Жена Унгури… – кивнул Манукалов. Так понемногу вырисовывалась схема давления на правительство. – А Батя-то на кого опирается?
– Не знаю.
– Тогда почему же Али переметнулся к нему?
– Он спит с дочкой Пригородова…
Манукалов сразу выстроил мостик от Сената к Думе и конкретно – к отставному генералу Супруну. Сведения, сообщенные Кургановым, расставляли все по своим местам. Видать, уж очень Кишлаку нужен был Рваный, раз Курганов так разболтался.
– Все, что я могу сделать, это дать распоряжение, чтобы гражданина Рванова попросили освободить территорию правительственных дач. Нечего ему там скрываться. И сделаю это не для Кишлака, а из соображений безопасности лиц, проживающих рядом.
– Когда?
– Об этом после. Сначала придется выслушать мою просьбу.
– Значит, все-таки нужен? – не без ехидства спросил Александр.
Манукалов снова приложил ладонь ко лбу, удостоверился, что шишки и опухоли нет, печально посмотрел на собеседника и принялся рассказывать историю Виктора Иратова. Александр не был готов к подобным признаниям. Слушал, с трудом переводя дыхание. Нервный тик овладел его квадратным подбородком, в глазах подозрительность сменялась бешенством. Ведь он столько лет провел в скорбных воспоминаниях о Викторе. Считал самым достойным из них. Временами завидовал его гордой смерти. Презирал Инессу за вынужденное замужество.
Александр Сергеевич старался говорить просто и убедительно. Главное доказательство – заявление Иратова с просьбой принять его на службу в КГБ лежало в кейсе. Ведь наивно было думать, что Курганов поверит на слово. Судя по тому, как он напряженно слушал хронологически точный рассказ бывшего следователя, можно было ожидать очень бурной реакции. Манукалов на всякий случай наблюдал за ним, чтобы не допустить повторного нападения на себя. И продолжал:
– Сам посуди, Иратов уже много лет живет в Люксембурге в собственном доме, Инесса мотается к нему на свидания, а сейчас они собираются прикарманить капиталы фонда «Острова России»…
– Выходит, и генералам КГБ наставляют рога?
– Что мои рога по сравнению с твоим вторым сроком?
– Ты прав, – глухо согласился Александр. Он помрачнел и ушел в себя. Услышанное давило на его психику.
– Странно, что Инесса тебе не рассказала, – решил подлить масла в разгорающийся огонь Александр Сергеевич.
– А Венька знает?
– Разумеется. И согласен с ним сотрудничать.
– Значит, не верит! – воскликнул Курганов и метнулся к Манукалову. – А я с какого перепуга должен тебе верить?!
Пришлось доставать ксерокопию заявления. Александр буквально вырвал его из рук. И медленно, точно по слогам, стал читать, бурча слова. Долго изучал подпись, вспоминал почерк и растерянно вернул назад.
– Подделка?
– Смеешься?
– Вы на Лубянке и не такое умеете…
– Умеем, но в данном случае не было необходимости. Написал добровольно и с благодарностью. Смотри, – Манукалов вытащил из кейса старые черно-белые фотографии, запечатлевшие прибытие Виктора в аэропорт Франкфурта-на-Майне. – Здесь он уже в новом обличье диссидента.
Курганов не просто разглядывал карточки, а ощупывал их, как будто слепой. Старался убедить себя, что перед ним монтаж, но не находил ни одной зацепки.
– Я убью его… – наконец произнес он. – Ты ведь этого хочешь?
– Да.
– Но сначала все выясню сам. И убей меня, если это провокация…
– Положим, твоих угроз мне бояться смешно, – поняв намек, отмахнулся Александр Сергеевич. – И вмешиваться между вами, поверь, не интересно. Я бы никогда не засветил такого крупного агента, принесшего стране, в отличие от тебя, немало пользы. Не стоишь ты того. Но наши интересы случайно совпали. Анатолий Петрович снабдит тебя документами, деньгами и первым же рейсом отправит в Люксембург.
– Витьку сделал агентом и меня хочешь? – с вызовом спросил Курганов.
Манукалов впервые за время их разговора почувствовал некоторое облегчение и позволил себе
