послание…
Медсестра помялась.
— Я скажу дежурному врачу…
Окна больницы вспыхивали одно за другим.
— Поехали отсюда, — Я тянул Маркофьева за рукав. — Неудобно. Всех подняли. И нашему учителю не доставит радости этот визит.
Вместо ответа Маркофьев впрыгнул в машину и надавил на клаксон. Раздавшийся вой поднял, наверно, даже покойников в морге. Из распахнувшейся двери приемного покоя к нам бежал врач в белом халате.
— Что вы делаете! — кричал он. — Угомонитесь!
— Почему заставляете ждать? Мы прибыли с важной миссией! — обрушился на него Маркофьев.
— Я вызову милицию! — грозил врач.
— Хоть все ФСБ! — Маркофьев вновь нажал кнопку бибиканья.
Врач капитулировал.
— Хорошо, заходите, — зло разрешил он. — В какой палате ваш пациент?
— Сейчас выяснится, что приехали не в ту больницу, — шепнул я.
— Не пукай в бредень, не пугай карасиков, — отвечал человеколюб и кандидат в депутаты, бодро шагая длинным больничным коридором и сверкая глазами. — Где здесь у вас послеоперационные доходяги? Наш старикан должен быть среди них.
Врач едва поспевал за нами. Следом семенила медсестра. Из палат выглядывали бледные больные.
— Ну-ка, все по местам! — хохотал Маркофьев. — Я из крематория, приехал комплектовать план на завтрашний день. У меня недобор, большой интервал в работе печей. Печи надо эксплуатировать на полную катушку, равномерно, иначе они портятся…
Старичка-профессора мы отыскали в двухместном реанимационном боксе. Он мирно посапывал и не проснулся, даже когда мы над ним склонились. Его сосед, пучеглазый хрыч, пробовал возмутиться нашим поздним вторжением, Маркофьев пригрозил, что устроит ему эвтаназию, и ворчун прикусил язык.
Маркофьев вытащил связку ключей и погремел ею над ухом спящего. Профессор встрепенулся.
— Что? Сколько времени? Откуда вы взялись, — сев на постели, бормотал он.
Маркофьев расплылся в улыбке.
— Привезли вам пожелания скорейшего выздоровления от первого лица нашей страны…
Профессор все еще плохо соображал — возможно, после сна, возможно, из-за недавнего наркоза. Свесил ноги, пытаясь нащупать ими тапочки.
— Что вы делаете! — ужаснулась медсестра. — Ему нельзя подниматься! Он неходячий!
Врач обессиленно прислонился к дверному косяку.
— Есть в вашем лечебном заведении спирт? — спросил эскулапа Маркофьев. И пояснил. — Ну, которым протирают иглы шприцов и прочие инструменты? Принесите граммов двести и три мензурки. Надо отметить встречу.
Лекарь, потеряв над собой контроль, бросился на Маркофьева с кулаками. Медсестра завыла и побежала, наверно, вызывать милицию. Я пытался дерущихся разнять. Но они повалились на кровать пучеглазого ворчуна и сплелись в тугой узел.
Когда под утро возвращались домой, Маркофьев, сидевший рядом со мной в машине, прикладывал к синякам на лице прохладные металлические ключи, те самые, из-за которых началось побоище, и довольно говорил:
— Зато научная интеллигенция теперь за меня… Все, как один. Хотя странно: даже спирта в этой хваленой больнице не нашлось… Как же они тогда лечат? А ведь носят высокое звание врачей…
Позже он признался, что, уходя из палаты, где лежал учитель, — увидел в замочной скважине двери ключ и повернул его. После чего спрятал в карман.
— Пусть пучеглазый подергает утром запертую дверку, — хохотал он. — Может, швы разойдутся!
Крепя союз с трудовым народом, Маркофьев велел разыскать свою сестру, которая проживала во Владимирской области, в деревне.
Ее хозяйство мы нашли в полнейшем запустении — несмотря на то, что муж-бугай, бывший недолгое время дворецким и охранником Маркофьева на Капри, тоже — вслед за шефом — переместился в Россию. В тельняшке он ходил по двору, чесал пузо и повторял: 'Все пропьем, а флот не опозорим!'
— Станьте фермерами, быстро разбогатеете, — убеждал семейную чету Маркофьев.
Они подарил им огромный земельный надел. И советовал создать свиноводческий комплекс — по типу нашего чернобыльского.
Но дальше разговоров дело не двигалось. Колодец во дворе лодырей пересох, воду они либо таскали из ближайшего заросшего тиной пруда, либо собирали в корыто дождевую. Мой друг, видя эти их мучения, финансировал бурение скважины, а семье будущих возделывателей и преобразователей залежных земель презентовал мощный насос. Который, чтобы он исправно действовал, следовало прикрутить к трубе, уходившей в глубь почвенных пластов, всего лишь четырьмя болтами. Однако и на это элементарное, как таблица умножения, действие горемыки не сподвиглись. Приехав через месяц, Маркофьев обнаружил насос по-прежнему валявшимся и ржавевшим во дворе.
— Не дошли руки, — объяснил деверь.
Питьевая вода в доме отсутствовала начисто. Зато наличествовала в больших объемах свежесваренная брага. Маркофьев отведал ее не без удовольствия. И, вновь продемонстрировав широкий жест, заказал другой, тоже выбранный по каталогу, но миниатюрный насос, который вскорости был доставлен прямиком (и трейлером) из Бельгии. Удобное и компактное устройство следовало просто-напросто опустить в скважину.
— Только веревку или трос привяжите. Иначе упустите, он провалится, — предупредил родню Маркофьев.
Этого тоже никто не сделал. Механизм канул в подземные глубины.
— Хотите, я вам корову подарю, — отчаявшись, взмолился мой друг.
— Так за ней говно таскать надо, — отвечали бугай и его жена в один голос.
— Не хотите ни коровы, ни ее подоить, а только деньги считать! — не выдержав, взорвался Маркофьев.
В деревне, в заброшенной конюшне, пытались обосноваться две изгнанных из Узбекистана семьи турок-месхетинцев. Местные жители мешали им работать, а детишек со смуглой кожей и кучерявыми волосами не принимали в школу.
— Вам что, жалко бросовой земли? — спрашивал у сестры и ее мужа Маркофьев. — Она же все равно пропадает.
— Это их восточное коварство. Они хотят нас выжить отсюда, — отвечали те хором.
