Выяснилось, что я заблуждался, не там и не того искал и подозревал. С итальянским макаронником она отправилась не столько по душевной склонности, сколько по заданию и выполняя ответственное поручение. Чье? Читайте дальше — и вам откроется многое в женской натуре.
После макаронника у нее перебывали югослаский министр вооружения, испанский банкир и польский торговец перепелиными яйцами.
Шпионович сказал:
— Я люблю ее. Несмотря на то, что она заставляет меня натягивать презервативы… Это естественно при ее многочисленных контактах… Но я все равно без ума…
БЕЗОТВЕТСТВЕННЫЕ ЗАЯВЛЕНИЯ ДЕЛАТЬ ЛЕГЧЕ, ЧЕМ ОТВЕТСТВЕННЫЕ!
Впрочем, подробность была такой, которую невозможно придумать.
Маркофьев меня успокаивал:
— Что поделаешь, ВСЕ ЖИВУТ НЕ С ТЕМИ. Все спят не с теми. — И пояснял. — Смотрю на жену приятеля и думаю: как он может с ней жить? А он смотрит на мою и думает то же самое. Но с некоторыми из этих жен, — продолжал Маркофьев, — несмотря на то, что жить с ними я бы не смог, я бы с удовольствием развлекся. То же самое и мои друзья… И эти самые их жены. В результате все меняются (хотя бы на время) мужьями и женами. И примиряются с существующим положением вещей именно в постелях.
Да, я не шнырил по ее сумочкам и карманам, не подглядывал за ней. Иначе бы все давно выяснил.
Вероника кричала, рассыпая передо мной веером фотографии, на которых была запечатлена в обнимку со Шпионовичем:
— Ты дурак, охламон, тупица! Как ты мог не залезть в мои бумаги, не сунуть нос в документы, которые лежали в шкафу! Я думала, ты все давно знаешь! Я — так сразу выяснила о тебе все, запросила архивы, изучила личное дело, которое заведено на каждого и хранится в архивах КГБ! Ты дурак! Ты сам все упустил и проиграл! Тебе некого винить! Так, как ты, себя давно никто не ведет!
Уже спокойнее она объяснила:
— Мы с Застенкером обсудили. И пришли к выводу, что нам нужно снова сойтись. Да, мы были мужем и женой, выполняли за границей важное задание. А потом разбежались. Он за все время, пока мы были врозь, никого лучше меня не нашел. Я никого лучше, чем он, не нашла…
Ох, какие это были снимки! Он и она — молодые, счастливые — на берегу океана. Он и она — в джунглях. Он и она — верхом на слонах…
— Все это время, — сказала Вероника, — мой папочка поддерживал с ним отношения. И хотел, чтобы мы снова были вместе…
Открывшееся знание как громом поразило меня. Все же я Веронике безгранично верил. Доверял. Рассчитывал, как говорится, на ее преданность и порядочность.
— Да, — сказал, потирая залысины, любитель хоккея Маркофьев. — Семейка у них та еще… Крепкая. Настоящая. Спаянная общими принципами и интересами. И высоким долгом перед отечеством. Ты в их команду не вписываешься. Во всяком случае, не попадаешь в основную тройку.
— И потом, — прибавлял он. — У них сейчас коллективное задание… Внедриться в западный игорный бизнес и качать оттуда на нужды России. Помнишь чемоданы полные фишек… Которые ты тащил в аэропорт. В каждой из них — по фотоэлементу… Фотографируется все…
Шпионович-Застенкер держался молодцом. Ему очень к лицу был твидовый пиджак и пестрый галстук.
— А что ты хотел, — сказал он. — Я здесь, в Италии, не по собственной прихоти. Я выполняю важный приказ. С которым в одиночку справиться тяжело. Разведываю в пользу державы. Вызнаю важные данные. Вероника — надежная помощница. Шифровальщица. Радистка. Связная. Ну, ты в курсе особенностей и специфики нашей службы. Ты должен гордиться, что ей поручен столь ответственный участок… Конечно, если мы просыпемся, колбасы в наших продмагах не прибавится…
Он рассказал, как однажды, когда был взят с поличным, но упирался и не хотел раскалываться и признаваться, что является разведчиком, получил шанс доказать, что он не засланный агент. Ему предложили застрелить другого попавшегося на аналогичном шпионском задании соотечественника. И Шпионович, не колеблясь, коллегу прикончил.
— А что было делать, служба есть служба, и она важнее жалости, — говорил он. — Каждый на моем месте поступил бы так же.
Я подумал: так и есть.
ЛЮДИ, ЕСЛИ НАДО УБИТЬ, УБИВАЮТ.
ЕСЛИ НАДО ПРЕДАТЬ, ПРЕДАЮТ.
ЕСЛИ НАДО УНИЧТОЖИТЬ, СТЕРЕТЬ С ЛИЦА ЗЕМЛИ ИЛИ В ПОРОШОК — НЕ КОЛЕБЛЮТСЯ.
Тот, кто не понял этих законов, — обречен на вылет из турнира под названием 'жизнь',
Вероника, слушавшая взволнованный монолог бывшего и вновь обретенного мужа, с серьезным видом прибавила:
— Зато я теперь в своей тарелке. Среди понятных и предсказуемых людей. Которые знают, что значит долг и честь. И не будут из-за какого-то паршивого зарезанного или задушенного жмурика ночи не спать, ворочаться и мешать сновидениям других. В какой-то миг, признаюсь, — она устремила на меня долгий взгляд, — мне показалось, что ты из нашей крепкой породы. Это когда вы прикончили нефтяного магната Утягул-бакши-заде… Но нет, ты не выдержал испытания.
Она приникла к Шпионовичу и спросила:
— Ты не находишь, он очень похож на моего папу?
Конечно, и Застенкер был похож на ее папу, и она сама была на папу похожа, и внучка делалась все больше похожа на дедушку!
При том, что ее папа был уникальным в своем роде экземпляром. Он мне сказал, кривя губы в добрейшей улыбке:
— Ваше счастье, что у вас на меня компра. Иначе бы я и тебя, и Маркофьева давно отправил на тот свет…
Мы сидели у него на даче. Я сам сюда приехал. И твердил как полоумный:
— Не уйду… Не покину вашу дочь… Она не понимает, насколько я ей нужен. Я могу исправить ее карму. Ей надо отмаливать преступление перед кошечкой…
Старушка (несостоявшаяся теща) смотрела на меня с неподдельной веселостью и комментировала:
— Он долбатнутый. Пыльным мешком огретый. По полной программе. Я предупреждала. С таким невозможно жить.
— Неужели вы не чувствуете, не понимаете, — продолжал я. — Я спасу Веронику! То, как она обошлась с Долли, не может не отразиться на ней самой. Только я и могу ее спасти!
