'В меня попали', — подумал Леонид.
Он ещё успел удивиться, что ему совсем не больно.
— Отвёртка в машине есть? — неприветливо спросил патрульный.
— Да, конечно, — ответила Тина. Она пошарила справа от себя в дверной нише, нашла отвёртку и подала её инспектору. — Когда муж долго не может завести, он там, под капотом, что-то подкручивает…
— 'Подкручивает', как же… — недовольно буркнул патрульный. — Контакты просто надо замкнуть…
Он дёрнул на себя рычаг замка капота, поставил ключ в положение 'зажигание', проверил 'нейтралку' и вышел из машины. Через несколько секунд машина завелась.
Патрульный вернулся повеселевшим.
— Ну, вот, другое дело, — сказал он. — Да вы не расстраивайтесь, Кристина Юрьевна. Это всё для отвода глаз. Доберёмся до города, и поедете домой.
— А вы откуда меня знаете? — насторожилась Тина.
Ей казалось, что у неё дрожит голос. А больше всего ей хотелось разреветься. 'Куда вы увезли моего мужа?!' — вот о чём ей хотелось спросить.
— Так мы же милиция! — жизнерадостно пояснил инспектор. — Про всех всё знаем. Меня, кстати, зовут Анатолием Степановичем. Можно просто, Степаныч.
— Приятно познакомиться, — автоматически сказала Тина.
Патрульный выехал на трассу, но через минуту его настроение опять испортилось.
— Эге! Да у вас помпа звенит! Разве можно так ездить? — Степаныч укоризненно посмотрел на неё, будто это она лично, своими руками разломала какую-то 'помпу'.
— Машиной муж занимается, — отрезала Тина.
— В том-то и дело, что не занимается. О корпусе я вообще молчу! Издевательство над техникой. Как вы техосмотры проходите… буксир хоть есть?
— Да, есть… — ей удалось справиться с голосом. — Куда вы повезли моего мужа?
И она всё-таки разревелась.
Простой вопрос, безобидная фраза, оказалась шлюзом, открывшим слезам дорогу.
— Прекратите истерику, Кристина! — прикрикнул на неё Анатолий Степанович. — Я же вам сказал, это только до города. У вас были неприятности. Чтобы не привлекать внимание, мы сделали вид, что везём вас на штрафплощадку. Всё в порядке!
— Вы меня не обманываете? — спросила она.
Ей казалось, что они увезли Лёнечку навсегда.
Но инспектор не ответил. Он пристально вглядывался вдаль, а машина, дрожа и вибрируя, всё набирала скорость.
Кристина глянула вперёд и увидела столб дыма. И вереницу автомобилей по обеим сторонам дороги.
Какие-то люди бежали к горящей патрульной машине. Анатолий по телефону что-то говорил, а через минуту, объехав по обочине стоявшую колонну, остановился в метрах двадцати от пожара.
Она смотрела на огонь и ничего не понимала: где её Лёня? Почему они остановились? Ведь этот, как его, Степаныч? да? обещал отвезти к Лёне. И сам Степаныч куда-то делся…
Она вышла из машины и пошла в поле. Смотреть на столб дыма и факел огня ей было почему-то неприятно. Кто-то догнал её и повернул обратно, в сторону дороги. Она послушно, как заводная кукла, вернулась к трассе. Ей даже показалось странным, как это она сразу не сообразила: на дороге было очень много людей, не может такого быть, чтоб среди них не было того, кто нужен. Без которого нельзя и незачем жить.
Она ходила между людьми, но Лёни нигде не было.
Она заглядывала в машины. Кто-то брал её за руки, смотрел в глаза, а кто-то отталкивал прочь. И слова. Много, много слов. Зачем? Что им всем от неё нужно?
Пусть лучше скажут, где её Лёня? Его нигде не было…
И как-то сразу наступил вечер. Она почему-то была у родителей. Пили чай, и было очень непривычно, что папа не включал телевизор. А потом утро. И опять вечер.
И вдруг она проснулась в большой белой комнате. Рядом стояло много кроватей. Она встала и пошла по проходу вдоль кроватей, но там лежали только женщины. Они смотрели на неё и о чём-то спрашивали. Лёни по-прежнему нигде не было и это было очень странно.
Он никогда так надолго не оставлял её одну.
Он всегда был где-то рядом. Чтобы она не делала, куда бы ни шла, она чувствовала его, чувствовала, что он рядом. А теперь не так. Его нигде нет. Пусто. Гадко. Мерзко…
И очень холодно.
Возле выхода за столиком сидела женщина в белом халате и белой шапочке. Дверь не открывалась, а женщина что-то сказала. Сказала холодно и решительно. Сказала так, что сразу стало понятно, что между ней и запертой дверью существует прямая, железная связь. И пока голос женщины твёрд, дверь не откроется.
Тогда Кристина легла на пол и решила ждать.
Если у неё не получается его найти, значит, не нужно ему мешать. Он очень умный. Он смотрит — и понимает. Ему нужно только посмотреть, и он уже знает, как это устроено. И неважно, что это: телевизор, компьютер или депутатская программа в газете. И он верил, что у них всё получится. Боже! Как он мечтал о мастерской с окнами на юг! И чтобы суп не из кубиков концентрата, и компот не из прошлогодних закруток, и шоколад не из сои, а на хлеб намазывать масло, а не маргарин…
Он найдёт её.
Обязательно.
Кто-то склонился над ней.
Белый халат, белая шапочка.
Опять эта женщина!
Говорит что-то. И голос уже не такой твёрдый.
Да! Она говорит что-то о Лёне!
— …придёт ваш муж, милочка. Что он скажет, когда увидит вас на полу?
Да она с ума сошла, эта дура!
Лёня умер!
Он ушёл навсегда вместе с чёрным дымом пылающей машины. Под шипение пыхающих искрами шин, вразнобой опускающих обугленный остов на чёрные погнутые жаром диски колёс…
…Вой был ужасен…
Прибежавшие санитары даже замешкались, не решаясь с ходу подступиться к этому горю.
Потому что кричала не Кристина.
Это был крик прозревшего одиночества.
Ей удалось упросить папу починить машину.
Вчера он прикрутил на место отремонтированный стартер, и они вместе сделали несколько кругов по микрорайону. Сегодня после обеда она вернётся к родителям. Будет жить у них. А пока утро. Раннее летнее утро, когда пустые дороги и безлюдные тротуары тихо готовятся к очередному набегу машин и людей, которых им и сегодня, как завтра и вчера, придётся нести на своих серых, могучих спинах.
Кристина села в машину, вытащила до середины 'подсос' и завела двигатель. Ей было неловко за свой вынужденный шум посреди безмятежной тишины и покоя.
Не дожидаясь, пока стрелка индикатора температуры оторвётся от нуля, она тронулась с места и
