консервированные лимоны нёс?
— Консервированные лимоны? — он нахмурился. Учитывая отсутствие бровей, выражение лица совершенно не соответствовало удивлённым интонациям: — Точно! — он захлопал в ладоши. — Австрия. Верно? Небольшой городок, нанизанный на автостраду, на высоком холме замок, нет, древняя крепость. Да и не холм, пожалуй, — гора. Река, мосты…
Я с ужасом ждал, что он назовёт мой родной Грац, но он обмяк, опустил плечи и сощурился на тлеющие угли угасающего костра. Мне вдруг стало холодно. Что судьба с нами вытворяет?! Всего десять часов назад я был отцом семейства и владельцем океанской яхты, дрейфующей у берегов Австралии. А теперь сижу с полусумасшедшим гением и участвую в лингвистических изысканиях на открытом воздухе. Без яхты и без семьи…
Да и ему, наверняка, не сладко: гений, 'толмач от Бога', вместо тишины библиотеки, размеренной, налаженной жизни, вынужден сидеть у костра с неизвестным бродягой.
Вот только Грац… никогда его не считал 'небольшим городком'.
IY
Утро выдалось хмурым и неприветливым. Холодный, шквалистый ветер прибоем давил траву, которая, едва успев разогнуться, тут же склонялась под его следующим натиском. Лохмотья серых туч проносились над головой, безуспешно пытаясь дотянуться до поверхности болота сиреневыми клочьями липкого тумана.
Было мрачно, сыро и холодно.
Василий, обхватив себя за плечи, внимательно следил за действиями Отто, который сноровисто развёл костёр, и повторил вчерашний трюк с чумпелем. Не сумев справиться с пережитым потрясением, Василий производил угнетающее впечатление великолепной, дорогой, но сломанной машины. Его огромная лысая голова временами раскачивалась из стороны в сторону, движения были скованы, мышцы лица расслаблены и неподвижны, разговор отрывочен и часто бессвязен.
Он с удовольствием выпил свою порцию супа, но, к большому разочарованию Отто, прояснить ситуацию то ли не хотел, то ли не мог. Утверждения, что это важная государственная тайна перемежались мольбами ничего не рассказывать матери. Терпение Отто истощалось: единственный свидетель трагедии не собирался ему помогать.
Когда 'беседа' захлебнулась утверждениями 'он — это не я, а я — это точно я', Отто решил прекратить бесполезный разговор.
Эксперименты с телефонами тоже не принесли никаких результатов. Парни были на редкость дисциплинированными: все исходящие звонки замыкались на номера автоответчиков 'Новых услуг', а входящие были заблокированы сложными паролями, с которыми Отто не сумел справиться. Он попытался прорваться к электронным записным книжкам телефонов, но вновь столкнулся с просьбой программы ввести пароль и тут же отступил. Отто знал, что при таком режиме секретности, любая, даже самая безобидная команда, может привести к полной очистке памяти телефона.
И эта линия никуда не привела.
Ближе к полудню немного потеплело: ветер утих, и выглянуло солнце. Отто вылез на верхушку одного из мегалитов и попытался в бинокль разглядеть свою вчерашнюю вешку. Безуспешно. Зато хорошо просматривался хвост вертолёта, всё так же упрямо попирающий далёкий горизонт.
Отто связал вещмешок обручем, перекинул его через плечо и двинулся по направлению к вертолёту. Василий, чуть прихрамывая, последовал за ним, не делая попыток догнать, но и не отставая.
Лишь когда они подошли к вертолёту, он поровнялся с Отто и, показывая пальцем на торчащую из травы трубу, заявил:
— Это вертолёт!
— Точно, — буркнул Отто. — Он — это не ты.
Василий счастливо заулыбался. Рядом с сухим, поджарым австрийцем он выглядел великаном.
— Ты добрый.
Отто вздохнул. Только два человека когда-то рискнули произнести эти слова. И оба они мертвы.
Он сбросил с плеча вещмешок и расстегнул тяжёлый пояс с ножами, затем подтянул шнуровку костюма на запястьях и лодыжках, герметизируя одежду. Последний шнурок на шее он проверял особенно долго. Ему очень не хотелось лезть в тёмную, отсвечивающую чёрным воду. Но надо было или сделать это, или признать своё поражение и идти сдаваться. Там внизу его ждали карты местности и, возможно, оружие, без которого отправляться в долгий пеший переход было неразумно.
Стараясь больше ни о чём не думать, шагнул вперёд и с головой ушёл под воду. Вынырнул. Вода была очень холодной, сразу заломило в ушах и сдавило голову. С минуту вентилировал лёгкие, потом сделал глубокий плавный вдох, перевернулся головой вниз и, придерживаясь рукой за борт вертолёта, пошёл на погружение.
Здесь было темно. Отверстие в травяном ковре давало мало света. Но вскоре глаза приспособились, и по смутным силуэтам Отто смог ориентироваться. Он добрался до открытой пассажирской кабины и сразу столкнулся с первым покойником.
Отто отодвинул его, легко втянул своё тело в кабину и первым делом ощупал штурманский столик, стоявший посередине. На нём ничего не было. Учитывая угол, под которым стоял вертолёт и силу удара о воду, в этом не было ничего удивительного. Тогда Отто принялся выдвигать ящики под столиком. Уже в первом из них он обнаружил контейнер с очень удобной ручкой сбоку.
Отто ухватил его и пошёл на всплытие.
На поверхности он не стал разбираться, что ему досталось, просто выбросил контейнер на траву подальше от проруби.
Отдышавшись, снова нырнул.
Он сделал ещё не меньше десяти погружений, пробыв в воде чуть больше получаса. Остальные попытки были не такими удачными, как первая. Найти что-нибудь полезное в мешанине проводов и покорёженной обшивке оказалось нелёгким делом. Только в отделении пилотов, съёжившемся от сильной деформации, Отто обнаружил ещё один наглухо закрытый ящик, который удалось отправить наверх. Он сильно замёрз, и в голове всё настойчивей звенело. Но очень не хотелось выходить на поверхность, — высохнуть, согреться… и лезть обратно в воду.
Он неловко обыскал покойников, одной рукой удерживая их за одежды. У пилотов оружия не оказалось, а у человека в пассажирской кабине кобура была пуста.
'Достал пистолет, когда меня увидел, — подумал Отто. — Чтоб времени не терять. А от удара выронил. Пистолет где-то тут, рядом. Но разве в этой темени без маски что-то найдёшь'?
Напоследок Отто опустился на самое дно и убедился, что вертолёт не завалился на бок, потому что сплющенная кабина застряла между двумя огромными камнями.
Он вынырнул, ухватился руками за рваные края дёрна и попытался вылезти… безуспешно. Предательский ковёр то колыхался в такт усилиям, то расползался под цепкими пальцами, разваливаясь, когда Отто ледоколом выпрыгивал из воды в попытке 'выехать на сушу'.
Через несколько минут ему пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание.
'Вот это да'! — подумал Отто и в панике огляделся.
От его беспорядочных усилий полынья вокруг хвоста вертолёта расползлась, увеличилась в размерах. Повсюду плавали клочья травы, бурая пена лезла в ноздри и рот, затрудняя дыхание.
Тысячи лет эта трава росла, сплетая побеги в прочный узор, который поддерживал её на поверхности. Падение вертолёта разрушило это плетёнку, и теперь растения, подобно развязанным шнуркам на ботинках, могли только распускаться, под настойчивыми попытками усталого пловца выбраться, не давая ему опоры.
Отто зарычал и рванулся в атаку. Острая боль в левой икре отрезвила его. Судорога схватила ногу и не отпускала. Кое-как выгребая руками, Отто держался на поверхности. Он подплыл к хвосту вертолёта и обнял его, прижавшись щекой к холодному металлу обшивки. Его разобрал смех. Какое-то время Отто ещё
