платок, присел на корточки и коротко, без замаха разрезал дёрн. Вверх взметнулись знакомые фонтанчики воды.
Оставив нож в траве, он тщательно намочил платок и, связав концы платка на затылке, полностью закрыл им нижнюю часть лица. Только после этого, выдернув из травы нож, выпрямился и внимательно осмотрелся в поисках источника зловония.
В шагах тридцати к западу, он разглядел тёмную тушу животного, мрачной, серой грудой возвышавшуюся примерно на метр над вечно колышущейся травой. Размеры у твари были внушительными, и у Отто резко обострилось чувство незащищённости.
'Как же этот слон тут двигался? — невесело подумал он, подходя ближе. — И как быть, если где-то неподалеку резвится отродье, которое этого слона завалило? А если их несколько?'
Он сделал ещё несколько шагов и остановился.
Это был не слон. Стоял яркий солнечный день, до изнывающей смрадом груды костей и мяса оставалось шагов пятнадцать, но он никак не мог узнать животного. Больше всего оно напоминало жерло потухшего вулкана: фиолетовые с зелёными пятнами склоны; коричневая, изрытая провалами ущелий вершина, за которой просматривается чёрное бездонное жерло.
Отто сделал ещё шаг, и у него подкосились ноги.
'Господи, Боже мой! — в ужасе прошептал он вслух под повязкой. — А вот и пропавшая экспедиция'!
С десяток мертвецов, опираясь друг о друга боками, казалось, мирно грелись на солнышке. От лиц мало что оставалось. Зеленоватые, с коричневыми вздутиями на месте губ и глаз, одинаковые маски.
Усилием воли Отто отвёл взгляд.
Не приближаясь к покойникам, непослушными ногами он обошёл кошмарную 'ромашку' по дуге, вышел на наветренную сторону, прошёл ещё шагов тридцать, и мешком осел на траву.
'Там русский дух, там Русью пахнет…'
Когда он пришёл в себя, в окружающем мире ничего не изменилось. Небо не упало на землю, и облака, как и вчера, как и тысячу лет назад, неторопливо плыли в вышине, покорные воле ветра.
'Но это невозможно. Этого не может быть'!
Хотя солнце изо всех сил старалось успеть выполнить свою дневную работу, в глазах Отто стояла ночь.
'Что-то многовато для одного дня, ты не находишь, Господи'?
Он стащил с головы платок и вытер им лицо.
Ему надо было отдышаться. Надо было собраться с духом. Надо было собрать всё своё мужество, чтобы вернуться туда. К ним. К тем, кто теперь вечно будет смотреть ему в затылок.
В конце концов, это могла быть другая экспедиция. Или всё-таки экспедиция та самая, но погибли не все, кто-то же должен уцелеть.
Всегда находится кто-то самый осторожный, кто всегда начеку, кто успевает первым почувствовать опасность, убежать, забиться в какую-нибудь щель и там, в этом неприметном, затянутом паутиной укрытии отсидеться и спасти свою жизнь.
Катерина была очень осторожной.
Ведь она должна была спасти не одну жизнь, а две.
Отто с судорожным всхлипом втянул в себя воздух. Он разрезал перед собой дёрн, достал новый платок и старательно смочил его водой.
'Ну что ж, — подумал он. — Пришло время мёртвым хоронить своих мертвецов'.
III
Яркая полная луна назойливо лезла в глаза, затмевая своим светом пламя костра. Было большой неблагодарностью попрекать её за это. Была бы ночь хоть чуточку темней, я бы ни за что не нашёл этот 'оазис'. А находка, скажу я вам, весьма удачна: камни прилегают друг к другу столь плотно, что в естественной впадине их нагромождения без труда удалось развести огонь.
Из широкой полосы коры, срезанной с ближайшего дерева, я изготовил вполне приличную посудину. У подножия валунов почти на ощупь разыскал с десяток тяжёлых окатышей, с кулак величиной, и, раскалив их в костре, сумел довести воду в своей импровизированной кастрюле до кипения. Услышав бормотание кипящей воды, бросил в 'кастрюлю' две таблетки спецпитания, и долго, не спеша, помешивал варево. Но в перемешивании не было необходимости. Они бы и так растворились…
Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок! А кто сказал, что этой дорогой могут ходить только женщины? Каждый генерал любой армии мира понимает: для того, чтобы от солдата однажды утром потребовать геройской смерти, его необходимо накануне вечером накормить. И не 'как-нибудь': солдат должен получить вкусную здоровую пищу с соответствующим запахом и видом. Потому-то при всех армиях и существуют гастрономические институты, занятые, казалось бы, незатейливыми задачками: как бы в нечеловеческих, абсолютно невыносимых условиях в простой и понятной форме, во-первых, напомнить солдату, что когда-то он был человеком, что, надо заметить, является истиной.
Во-вторых, намекнуть, что он человеком является до сих пор. Не чудо. Крайне редко, но случается.
И, в-третьих, успокоить, что по завершении всех его мытарств, связанных с исполнением приказа, солдат когда-нибудь вернётся к нормальной человеческой жизни…
А вот это уже дудки. Такого не бывает.
Но все в это верят, надеются. Ничего другого не остаётся. Всем известно, человеком умирать всего приятнее. И если у вас нет знакомого покойника, у которого можно было бы справиться по этому вопросу, можете поверить мне на слово.
Двумя веточками достаю из варева 'остывший' камень, беру кастрюлю в руки, зажмуриваюсь и делаю первый глоток. Вкусно. Немного отдаёт болотом и горчит деревом, но по вкусу чувствуется многое: и куриное мясо, и морковь, и грибы, и лавровый лист, и даже перец. Чёрный. Молотый…
И всё-таки чего-то не хватает.
Прижимаюсь спиной к тёплому после солнечного дня валуну и делаю ещё один глоток, побольше. Кипяток, обжигая горло, курьерским поездом мчится к желудку. Сразу потеплело. И вдруг становится понятным, чего не хватает местному воздуху. Нет пыли. Потому-то и не пахнет степью.
В зарослях, слева от меня, зашуршало.
Наблюдение за собой почувствовал, едва начало темнеть. Я как раз наполовину закончил свою кошмарную работу: выворачивал карманы, искал документы, имена на браслетах. Ничего. Никаких личных вещей. Никаких браслетов. Только швейцарские часы 'ТISSOT'. Будь настроение получше, можно было бы разбогатеть на мародёрстве. Двенадцать наручных часов известной фирмы… было бы чем рассчитываться с милицией, при попытке выбраться отсюда. Похоже, экипировала нас одна контора. У всех одинаковая походная форма, копия моей, одинаковые комплекты НЗ в нагрудных карманах, одинаковые аптечки первой помощи и противомоскитные сетки. Салфетки в карманах брюк — и те одинаковые. И никаких документов.
Трофеи складывал в кучу, а покойников отправлял в чёрную воду. Это, как раз, было несложно: два коротких разреза дёрна накрест у изголовья, толкаешь за ноги задубевшее тело вперёд, и через мгновение от человека остаётся лишь тяжесть в натруженных мышцах, о которой сразу забываешь, едва перейдёшь к следующему телу.
Тяжелее всего было растащить их в разные стороны. Одного из покойников пришлось обидеть: отрезал от его куртки рукава, а от брюк штанины.
— В этом сезоне в моде шорты и жилетки, — сказал я обиженному мертвецу, а он мне ничего не ответил.
Не захотел разговаривать!
Не знаю, кого я пытался подбодрить, себя или его, но мой голос из-под повязки звучал растерянно и жалко.
