ребенком. Отца своего не знал. А мать вскоре после родов умерла. Я даже не знаю, кто меня выкормил, поднял на ноги. К пяти годам, с той поры, как помни себя, сиротой бродил по селу. Люди подкармливали меня, а я кому принесу пару ведер воды, кому поколю дрова. Когда мне исполнилось двадцать, я направился в поисках работы в соседнее село. Подойдя к одному из дворов, увидел девушку, сидевшую на пороге дома, и окликнул ее:
— Вам не требуются помощники собирать кокосовые орехи?
Девушке было лет восемнадцать. Она оглядела меня с ног до головы, пригласила войти во двор и с лукавой улыбкой показала на высоченный кокос:
— Помоги мне срезать вот ту гроздь кокосовых орехов.
Я обвил ствол пальмы веревочной петлей и полез вверх. Она посматривала на меня снизу. Сорвав гроздь, я спустился и присел под пальмой отдохнуть. Вдруг она спросила:
— А чем ты занимаешься у себя дома?
Тут я смутился и, замявшись, ответил:
— Тоже орехи собираю, заготавливаю дрова…
— А ты не собираешься заняться чем-нибудь еще? Я не нашелся что сказать. А она продолжала:
— Ты так и будешь только дрова колоть да орехи собирать?
— Хотел бы я посмотреть, что бы ты говорила, оказавшись на моем месте, хлебнула бы столько горя.
— Надо бороться за то, чтобы жизнь стала лучше, чтобы не было бедности и голода.
А через некоторое время мы с ней вступили в партизаны. Месяц спустя вместе пошли на первое задание, разгромили полицейский пост в деревне Т.
Мы полюбили друг друга. Вместе воевали около двух лет. Но в одной из операций она попала под бомбежку американских самолетов и погибла. Теперь у меня нет ни одного близкого человека. — Он тяжело вздохнул и добавил: — Семьей для меня стало мое подразделение. По ночам на марше, на привалах, во время перекуров и ночевок, когда растягиваешь накидку или когда заготавливаешь дрова, чтобы сварить рис, согреть чай, и даже когда сидишь в окопах, наблюдаешь за врагом и выбираешь удобный момент для открытия огня, как хорошо чувствовать рядом своих товарищей, верных и надежных.
С каждым днем жизнь меняется, становится краше, с каждым днем убеждаешься, что все больше ее любишь. Проходим через одно село, другое и видим: народ стал жить лучше. Все больше мандариновых и апельсиновых садов. Там, глядишь, появилась школа, тут прорыли новый канал, ребятишки хорошо одеты. И начинаешь по-новому понимать смысл своих трудных, полных лишений и опасности боевых дней. Может быть, вам кажется, что я говорю слишком высокопарно… — И Хоа замолчал.
Всякий раз, когда я участвую в бою, сердце охватывает необъяснимое волнение. В течение каких-то минут перед тобой проходит вся твоя прежняя жизнь… И как хочется жить еще и еще!
Я лежал и смотрел на бойца, сидевшего на разлапистых корнях дерева. Он совсем еще юный, густые волосы отливают черным блеском, спадают на лоб, прикрывая черные красивые брови. Взгляд широко открытых глаз по-детски бесхитростный. Простая рубашка, черные штаны, матерчатый шлем, увешанный маскировочными лоскутками из парашютного шелка, пояс с подвешенными гранатами, накидка, фляжка с еще не стершимися буквами US и винтовка. Боец зажал винтовку между крепких мускулистых ног, привязал красный лоскут к стволу оружия, взял тряпку и начал заботливо протирать винтовку.
Передали приказ: «Враг вышел к пункту К. Подразделению 76… уничтожить врага». Пришли в движение, закачались листья и ветки, маскировавшие бойцов. Гулко зашумели, стукаясь друг о друга, металлические каски, бамбуковые шлемы, винтовки с ярко-красными буквами US на прикладах, патроны, гранаты, послышался топот бегущих ног, горячее дыхание.
Вперед двинулись бойцы с готовыми к бою тяжелыми пулеметами и минометами. Оружие бойцы несли на себе. Низко прошел самолет-разведчик, и раздалась команда: «Рассредоточиться! Надеть маскировку!»
Молодой боец остановился, поправил подсумки, маскировку, озорно улыбнулся, потом посмотрел назад и увидел, что там уже завязался бой. Винтовка в руках бойца, освещенная первыми лучами утреннего солнца, поблескивала вороненым металлом.
На поле боя хлопали винтовочные выстрелы. Я поспешно схватил несколько веток для маскировки и побежал вперед вместе с бойцами. Пули засвистели над головой. Реактивные самолеты, истребители, вертолеты налетели, как оводы. Они поливали нас сверху свинцом и снарядами. Бойцы подняли на свои плечи зенитные пулеметы, так что сошники глубоко врезались в них. Пулеметы застрекотали, трассы пуль ложились вокруг вражеских самолетов.
Несколько вертолетов неотступно преследовали нас, поливая огнем. Снаряды рвались непрерывно, в небе стоял сплошной треск. Вдруг я увидел, что боец, бежавший впереди меня, упал. Мы подбежали к нему, подняли, достали бинты и стали оказывать первую помощь. Боец, сжав зубы, смотрел на свою рану.
— Оставайтесь лежать здесь! — приказал командир.
— Но у меня еще хватит сил воевать.
Он пытался схватить винтовку и броситься вперед, хотя из рапы на голове сочилась кровь и каплями падала на песок.
— Хук, в атаку! Рота Бай Лонга, быстрее вперед! — отдавал Тин распоряжения по телефону на командном пункте.
Командир взвода Хоа что было духу бежал вперед. Рядом грохнул снаряд. Командир упал. Когда дым и пыль постепенно рассеялись, мы увидели, как он тут же вскочил и побежал дальше.
Раненых отводили назад. Вертолеты, кружившие в небе, продолжали обстрел. Кругом с грохотом рвались бомбы и ракеты.
Мы перебегали от дерева к дереву. Стоял едкий запах сгоревшего пороха. Глаза слезились. Вдали внизу мелькнуло несколько желтых силуэтов американских солдат. Вдруг среди них я увидел конусообразную крестьянскую шляпу, затем еще и еще. Они передвигались от пенька к пеньку. Раздавались резкие, сухие звуки винтовочных выстрелов.
— В атаку!
Впереди все разрывалось на куски, рушилось. Слышалась брань, истошные призывы на помощь. Враг не мог выдержать рукопашной схватки, сильного штыкового удара и обратился в бегство. Наши бойцы преследовали его по пятам.
Один из вертолетов устремился вниз. Я видел, как американский солдат выставил пулемет и начал выискивать цель. Он выпустил обойму по каучуковым деревьям. Я прильнул к стволу каучуконоса. Когда поднялся, встретился лицом к лицу с Тханем и группой бойцов, перебегавших от дерева к дереву. Я бежал вплотную за Тханем. Впереди мелькнули несколько фигур в хаки, которые, согнувшись, перебегали вправо. Тхань толкнул Тана под ближайшее дерево, крикнув: «Ложись! Прикрывай меня! Понял?!» Автомат в руках Тана начал изрыгать свинец. Тхань бросился вперед как стрела, выпущенная из лука.
Когда я поднялся и добрался до указанного рубежа, выстрелы на поле боя уже стихли. Тхань вынул из рук убитого американца винтовку, спокойно проверил затвор, сдул пыль с оружия. Вскоре подошел Тин, вид у него был усталый. Осмотревшись вокруг, он сказал:
— Обеспечить наблюдение, собрать оружие, боеприпасы! Потом быстро собраться здесь!
В это время с пролетавшего самолета-разведчика через динамик мощный голос прохрипел:
— Батальон «Черный медведь», батальон «Черный медведь», отвечай, как идет бой!
Тин улыбнулся. Мы повернули назад, переступая через трупы врагов.
Это был не первый бой, в котором мы шли в лобовую атаку. И каждый раз врага охватывал ужас и панический страх оттого, что такая встреча была неожиданной, непредвиденной, что на него обрушивался мощный и внезапный, как молния, удар.
Подразделение вышло с ноля боя и остановилось. В наступившей тишине послышалось бряцание оружия, составляемого в козлы, раздались стуки тяжелых, окованных металлом прикладов о каменистую землю, глухие отдаленные разрывы бомб, напоминавшие рокот морского прибоя. Шевелились островерхие бамбуковые шляпы, шелестели листья маскировки, разбросанные бойцами по склону холма.
Подразделение остановилось передохнуть. Мы уселись на обочине дороги. Хоа разминал ноги, а Тхань
