Поднявшись на перевал, Тизу не смогла заставить себя идти дальше. Она плюхнулась на землю, не сняв даже корзины со спины, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Она стряхнула обгоревший конец факела и, опершись спиной о корзину, закрыла глаза, хотя в голову настойчиво лезла мысль: «Только не спать, не сидеть долго, а то скоро рассветет…»
Что-то брызнуло ей на лицо. Тизу вздрогнула и открыла глаза. Все пропало! Факел почти погас — едва-едва тлел. Она поспешно схватила трут и принялась разжигать огонь, но трут сильно намок и не горел. Факел гаснул. Тизу начала раздувать его, но безуспешно. Погасли последние искорки. Значит, все! Дальше идти невозможно!
Тизу похолодела, бросила в траву ненужный теперь факел. Как она могла заснуть! Вот и сиди в лесу, в кромешной тьме, и ни назад, ни вперед ходу нет. Придется ждать рассвета. А к тому времени солдаты, конечно же, придут в Шонг Чанг. У них есть фонари, да и идут они хорошей, ровной дорогой.
Нет, так нельзя! Глаза не видят дорогу — ноги должны ее нащупывать! Надо спуститься вниз, к подножию горы. Тизу встала. Теперь она уже не боялась ни тигров, ни слонов. Она боялась лишь заблудиться. Вырезала себе палку, взяла ее в руки, а нож сунула в чехол. Глаза пристально всматривались во тьму. Тизу двинулась вперед на ощупь.
Так шла она очень долго. Но склон все еще оставался крутым, а земля — влажной и вязкой.
Вдруг что-то с силой ударило Тизу по голове. Из глаз посыпались искры. Потеряв равновесие, женщина поскользнулась и упала. Она лежала на боку, и острый камень впивался больно в бок. Палка выпала из рук,
Тизу села, ощупала лоб. Старалась не стонать, но слезы невольно текли из глаз. В прошлый раз шла — здесь не было этого поваленного дерева. Она на ощупь обоими руками стала искать свою палку, а когда наткнулась на нее, нащупала и початок кукурузы.
Тизу перелезла через поваленное дерево и пошла медленнее. На лбу вскочила шишка. Дрожь в ногах усиливалась. Наверное, Ану и мать уже крепко спят. Не забыла ли бабушка закрыть ненадежнее дверь и подбросить дров в огонь, чтобы Ану не было холодно? А Макуанг?.. Страшно было думать о муже…
Спустившись со склона, женщина услышала веселое пение петухов в деревне. Гора Ти-Лэй была за спиной. Тизу прошла несколько полян, поросших осокой, а потом побежала. Не успеешь — начнется утро. Вот уже первый деревенский дом.
А вот дом ее подруги по прежней партизанской борьбе, Льен. Она еще не замужем. Льен очень привязана к Тизу, и на нее можно положиться. А может, все-таки не стоит ей ничего говорить. Тизу потопталась в нерешительности, сделала несколько шагов по направлению к дому, потом отошла, подошла снова.
Под домом зарычали собаки; хорошо еще, что негромко. Тизу подошла к лестнице, стала ощупывать перила, чтобы подняться. И тогда из дома громко крикнули:
— Кто там? — Тизу узнала голос отца Льен.
— Это я, Тизу. Льен дома или осталась ночевать в поле?
— Дома.
Скоро в дверях показалась Льен. Тизу не стала подниматься по лестнице, а попросила подругу спуститься вниз.
Льен удивленно смотрела на пришелицу. Тизу негромко, но горячо стала объяснять подруге причину своего появления здесь.
Когда Тизу кончила говорить, Льен сказала:
— Я бы пошла с тобой, но вот мать и отец… могут не пустить. Может, ты им объяснишь все?
Тизу поднялась в дом.
— Понимаете, дьемовцы заставляют молодежь идти к ним в солдаты. Разрешите Льен пойти со мной в Шонг Чанг предупредить наших. А вы, папаша, скажите об этом в вашей деревне. Ведь идти в марионеточную армию, стрелять в наших людей — преступление. А если вас спросят, откуда стало известно, скажите — из деревни Шуой-За предупредили. Только не говорите про меня.
— Ладно.
С зажженными факелами Тизу и Льен отправились в путь. При свете пламени можно было двигаться довольно быстро.
Войдя в Шонг Чанг, подруги разделились. Льен пошла прямо, а Тизу свернула налево. По деревенской дороге легко идти и без факела, и Тизу погасила его, бросив огарок в траву. Скоро она подошла к горе Ти- Тонг.
У самого подножия этой горы находилось поле старой Лиа. Пять дней назад, когда Тизу возвращалась домой с купленной для посева сортовой кукурузой, именно здесь в жаркий, душный полдень встретила она товарища Фыонга.
Всю ночь Фыонг ворочался с боку на бок, не мог уснуть. За последний год народному движению, руководить которым он прибыл сюда с равнин, пришлось испытать немало трудностей. Американцы и дьемовцы усилили свои неистовые атаки — создали здесь военный пост, построили «коллективную деревню», по сути же концентрационный лагерь Шуой-Ла; они производят массовые налеты на окрестные деревни, сжигают дома и угоняют молодежь в армию, а остальных жителей — в «коллективные деревни»; создали свою администрацию в Ло-Мэй, Хон-Зу, Ка-Тхиа, Шуой-За. Все те, кто в прошлую войну совершали военные преступления и вынуждены были поэтому скрываться от народа, сейчас вернулись, приняты властями с распростертыми объятиями и угрожают людям, терроризируют население. Дьемовцы повсюду трубят, что они «умиротворили» равнинные районы и теперь займутся горными. Партийная ячейка понесла большие потери: многих местных товарищей из национальных меньшинств арестовали, многих убили.
И все же, несмотря на это, люди вели постоянную борьбу с врагом, и это радовало Фыонга. Если партизанское движение потерпело поражение на равнинах, значит, его тем более надо усиливать здесь в горах. Надо глубже проникать в районы, терзаемые врагом, думал Фыонг. Снова возрождать прежнюю борьбу. И Шонг Чанг служил трамплином для осуществления этого замысла. Отсюда надо идти в другие деревни.
Фыонг решил начать с Шуой-За — деревни, где в годы Сопротивления существовала сильная группа коммунистов и сочувствующих. От некоторых жителей он слышал, что там создана местная вооруженная правительством дружина, что коммунисты расстреляны или схвачены, а за его, Фыонга, голову назначена награда — большая корзина соли.
Фыонг не спал и еще по одной причине. Завтра он должен встретиться с женщиной, входившей в прежнюю организацию Сопротивления Шуой-За. Он столкнулся с ней случайно, прямо лицом к лицу на поле тетушки Лиа. Женщина его узнала, начала радостно пожимать руку. Говорили они немного, но Фыонг успел узнать, что она уже замужем, что у нее есть ребенок, что она помнит товарищей и готова по-прежнему участвовать в борьбе. Женщина рассказала кое-что и об обстановке там, где жила.
Фыонг радовался тому, что установлены первые контакты с деревней, что уже есть база для создания активной группы, для развертывания движения. Они договорились вновь встретиться через пять дней, но Фыонг сомневался: действительно ли можно положиться на эту женщину? Возможно, она и сочувствует коммунистам, но посмеет ли устанавливать связь и начинать активные действия… Не исключено, что она может быть и подкуплена врагами. Вдруг выдаст?..
На условленное место Фыонг пришел еще до рассвета. Он шагал тихо-тихо, стараясь не наступать на сухие сучки. Достигнув опушки леса, внимательно оглядел поле, хотя в предрассветном тумане было еще очень плохо видно. Кажется, ничего подозрительного. Он пробрался на середину поля, к сторожевому шалашу, сплетенному из сухих кукурузных стеблей, затем бесшумно вернулся в лес и встал на условленном месте…
Вдруг Фыонг инстинктивно присел: через редкие листья кустарника он увидел в шалаше чей-то силуэт. Замер, прислушиваясь. Если засада врага, он определит это по голосам, звону оружия, шуму шагов. Но все было тихо.
Фыонг подошел к краю поля. Ему удалось различить фигуру человека — да, только одного человека, — и человек этот спал, привалившись спиной к шалашу. Рядом стояла заплечная корзина.
Вглядевшись пристальнее, Фыонг не сдержал возгласа:
— Тизу!
