спокойный. Замечал за ним, когда нервничает или злится, начинает улыбаться, но не в этот раз.
Подошли к нам, стали полукругом, двое, что в пиджаках, расстегнули их, демонстрируя рыхлые шарики сытых животов. Жир, некрасиво навис над тугими ремнями, вдавливая в пах вороненые тэтэшники.
Игорь улыбнулся, обратился к одному из бойцов: — Писюн не отстрели.
— Тварь! — донеслось в ответ. Жирный неуклюже достал пистолет, наставил на белоруса. — Сдохнешь тварь!.. Где еще один?
Выражение лица Игоря оставалось таким же добродушным.
— Где еще один? — повторил вопрос толстяк. — Где здоровый?..
Игорь резко спрыгнул с подоконника, наши гости отпрянули, а он между тем наклонился амортизируя прыжок, выпрямился, расправил плечи, и смачно харкнул в сторону жирного. Тот дернулся, но не успел: густая слюна зацепилась за брюки, и уже пустила яды. У толстяка, оказывается, иммунитет, — не умер, чего, по лицу не сказал бы.
— Ты ж тварюка! — громче обычного крикнул он, опять поднял пистолет, рука затряслась, лицо покраснело. — Все равно мочить, здесь вальну 'п. са'
— Мишань! Мишань! — Не здесь!.. — Испугался другой с пистолетом, схватил нервного за руку. На помощь подошел еще один, попытался забрать у толстого тэтэшник.
— Мишаня-Мишаня — успокойся!..
— Валить! Валить 'п. са'! Вы что, слепые 'бл…'! Это же мразь! Тварь!
— Миша! Миша!.. Потерпи Мишаня…
— Пусти меня! Эрнест — пусти! Порву гниду!.. Это же ублюдок…
Он еще много кричал, но когда обезоружили, немного успокоился. Тот, кого называли Эрнестом засунул отобранный пистолет за ремень за спину, повернулся ко мне: — Где ваш друг? Где здоровый?
— Я, здоровый, — говорю.
Он оскалился: — Тот был во-о-от такой. — Занес ладонь высоко над собой.
— Тебя ж там не было, откуда знаешь? Я на каблуках был…
— Может, он? — предположил один из молодчиков.
— Может, — согласился Эрнест. — Сейчас Феликс скажет… Где он?
— С Тасиком на лестнице.
— Приведите Феликса, — театрально сказал Эрнест. — Поднимите ему веки. — Громко засмеялся, высунув язык. Несколько почитателей его актерского таланта слюняво просвистели, что видно, означало смех.
Сейчас Игорь стоит по среди коридора, его окружили, но близко не подходят. Здоровяк в рваном плаще сзади, качает в руках массивную биту, еще один с битой, по левую руку, у остальных в руках — ничего, думаю, припрятали кое-что посерьезней. Я подошел к Игорю, стал за спиной.
— Зачем? — спрашивает. — Люди нервные, чего доброго стрелять начнут.
— Что ж ты такой радостный? — пакость ты, гнойная. — Это был Эрнест — это он Игорю. — Писюн говоришь? Скоро… скоро будешь свой жрать! Паскуда!
— Подойди ближе, плохо тебя слышу, — говорит Игорь.
— Ближе?! Это можно… Не пожалеешь?
— Таких мудаков, даже матери не жалеют!
Эрнест подзывает пальцем нервного, возвращает пистолет: — Не пали без дела, прохавал?
Потом подходит к лысому, квадратному молодцу с шеей вместо головы, или головой вместо шеи, я еще не разобрался. Эрнест забирает у него биту, и не глядя, с разворота машет над местом, где должен был дожидаться белорус. Но Игорь не ждет, ловко ныряет под биту, отскакивает в сторону, пригибается, замирает.
Здоровяк, что стоит сзади, замахивается, я прыгаю на него, но тот успевает ударить: не сильно, амплитуды не хватило. Я падаю, вижу перед собой два телеграфных столба, вдруг понимаю — это его ноги, прыгаю, хватаюсь, валю гада на землю. Подтягиваюсь, и со всей дури луплю в скуластый подбородок; здоровяк цепляется мне в горло, но повезло, я удачно попадаю кулаком в кадык, противник задыхается, но… Через несколько секунд, я уже возле двери, двое бьют ногами, но боли не чувствую, сгибаюсь, закрываю лицо руками, пытаюсь отмахиваться, но это зря, сразу пропускаю удары в лицо. Рядом кто-то падает. Кто-то, кто бил меня; я понимаю, потому, что удары теперь реже. С трудом поднимаюсь, пячусь в глубь коридора, только сейчас замечаю Игоря.
Эрнест крутит биту мощно, размашисто. Игорь с трудом уклоняется от опасных ударов, но во время очередного замаха успевает подскочить, хватает противника за шею, глаза Эрнеста вздуваются, слышу как хрипит, тело молодца трясется, как под напряжением…
— Пусти его! Пусти его, ублюдок! — это кричит уже знакомый, нервный Миша. — Ты же убиваешь его, гнида! — Прицеливается в Игоря, но белорус умело прикрывается телом дрожащего Эрнеста.
Меня уже не бьют. Ребятам надоело играться, почти у всех в руках появляются пистолеты; холодная сталь упирается мне в голову.
— Поднимайся, дерьмо!
Так и делаю, хоть, и не дерьмо. Как можно, вот так огульно, не узнав человека до конца?..
— Эй ты, отморозок! — кричит Игорю, тот, который держит меня на мушке, — Ты, ты обморок, я к тебе обращаюсь! Отпусти Хемингуэя, а-то приятелю твоему шмальну в голову и убью! Он умрет от этого, понял?! Считаю до трех!
Игорь сквозь зубы:
— Стрельнешь, и я порву Эрнесту гортань! Слышал, как хрустят Адамовы яблоки в райском саду?
— Какие еще яблоки? Обморок, отпусти его.
— Это, такая косточка в горлышке. Стрельнешь, и я тебе ее брошу, чтоб поближе разглядел!
Светлые брюки Эрнеста темнеют, на пол потекло.
— Ну-ну, все, все успокоились! — Появился в коридоре, старый знакомый, за ним шел 'третий плащ'; я думал, вытащит биту, но у этого в руках оказался 'Калашников'.
— Не надо, не надо! — сказал ему, старый знакомый. — Убери это! Все убрали стволы! Убрали-убрали! Так же не делается, братушки, ну что вы?!
— Феликс, он Эрнеста схватил, — крикну нервный Миша. — Я порву, эту тварь, Феликс…
— Я все вижу! Все вижу… — Старый знакомый подошел к Игорю, остановился в метре, повернулся к парню с автоматом. — Ведь, просил их, по хорошему. Если мы к людям по хорошему, так они к нам… той же монетой…
Обратился к Игорю: — Отпусти его, хлопец. Ты же не хочешь, чтобы убили твоего друга. Этого, и того, на озере… Они нам не нужны. Ты нужен. Подставил ты ребят… Отпусти Хемингуэя, а я их, не трону… Идет?
— Твое слово?
— При пацанах говорю.
— Игорь, не слушай его, — крикнул я.
Эрнест упал на пол, Игорь выпрямился, брезгливо морщась вышел из желтой лужи, опять скрестил руки на груди.
— Он будет жить? — спросил Феликс.
— Какое-то время, — ответил Игорь.
— Отойдем.
— Отойдем. — Принял предложение белорус.
Кроме Эрнеста, возле двери лежали еще двое; один очухался быстро, а другого поливали водой, били по щекам, даже делали искусственное дыхание, наконец очнулся. Ему помогли встать, из глаз потекли слезы, челюсть заметно съехала в строну, видно, пытался открыть рот и не смог.
Игорь с Феликсом отошли в конец коридора, разговаривали минут пять. Собеседник Игоря, так громко смеялся, да и белорус несколько раз улыбнулся, что я, уже подумал: обойдется, должно обойтись…
Потом они вернулись. Игорь подошел ко мне: — Ну что, боец, держишься?
