'Я и двое моих слуг попали на этот остров в начале сего — третьего тысячелетия… в силу непредсказуемых случайностей. Туземцы прониклись агрессией. Оказываются физиологические побои! Воды и еды — по мизеру. На лицо проступили признаки физического и морального разложения. Бунты, саботаж, суицид и прочие непотребства… Обдумывается каннибализм — как способ оттянуть смерть…'
В дверь постучали.
— Надо же, какие вежливые, — заметил Антон.
— Занято! — говорю.
— Какой веселый молодой человек, — зло сказал, выглядывая из-за двери, уже знакомый мне, капитан. В нем было что-то хищное. Не сходящая с лица неприятная улыбка, выставляла на показ, острые, будто заточенные напильником, зубы.
Говорит:
— Не стоит так торопиться. Со временем, Вам выделят отдельную жил площадь, с постелью, сан узлом, со всеми, так сказать, удобствами. А это пока так — камера предварительного заключения, у нас это называется…
— Я знаю, — перебил я.
— О! Приятно иметь дело с опытным человеком. Идемте. — Позвал меня жестом. — Покажу Вам, как у нас тут все устроено…
Я поднялся, Антон встрепенулся следом.
— Не-не молодые люди — вы останьтесь. Отдыхайте. Можете ознакомиться с наскальной живописью. Вон видишь. — Он обратил внимание, рядом стоящего милиционера, на выцарапанное послание, Сергея:
— Уже кто-то отметился! Завтра чтобы все закрасил.
— Идемте. — Снова махнул мне. — Глеб Евгеньевич, кажется, если не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь. Позвольте, а с кем я имею честь?..
— Антон Павлович — как Чехова.
— Повезло вам.
— Повезло, повезло…
Позади звякнули ключи, я, с показной бодростью, пошел вслед за капитаном.
Не смотря на глубокую ночь, встречали, много людей в форме. На этаже, больше двадцати кабинетов. Двери, во многих — настежь, горел свет.
Прошли несколько коридоров, спустились вниз по лестнице. Вдруг капитан остановился, повернул ко мне зубастую голову: — А вам Глеб Евгеньевич — не повезло. И вы, похоже, даже не представляете себе на сколько…
Пошли дальше.
— Антон Палыч, — говорю вслед суровому милиционеру, — если вы думаете, что можете так легко меня испугать… — Предал голосу твердость: — То учтите: своего вы добились… Я и сам, давно хотел к вам подойти. Имело место несколько необдуманных высказываний, которые я конечно записал… Планировал, отправить уже с очередным отчетом…
Остановились перед дверью, капитан осторожно взял меня за предплечье: — Не надо испытывать мое терпение Глеб Евгеньевич, видите, я пока добрый…
Забряцал ключами. Открыл кабинет. Мы вошли.
— Дело Ваше не простое. Дело фантастическое, дело современное хе-хе-хе… Хотя, вам-то, может и ничего, а вот другу… Он ведь ваш друг? — так вот, ему, за избиение сотрудника… при исполнении служебных обязанностей… Можете кривляться и дальше конечно, дело ваше…
— Ну, допустим никакого избиения не было, — говорю.
— Я читал Ваше заявление… вот только… как же не было… Вот, смотрите. — Он, вытащил из внутреннего кармана, и бросил на стол, большой конверт, набитый обшарпанными рентгеновскими снимками.
— Выбирайте любой. С середины интересней, там сломанные носы, ребра…
— И что это такое?
— Это статья, — сказал, присаживаясь на стул. Жестом пригласил сесть напротив. — Вы знакомы с уголовным кодексом? Это восемь лет, минимум.
Ерунда это все, думаю. Просто денег хочет — как обычно. Зачем только представление это? Если б касалось только меня, уже, послал бы, а так…
— Твой друг, — продолжал он, — он ведь… не бедный человек?! Не бедный.
Я закурил. Ну вот, уже теплее, думаю. Значит, будем торговаться.
— Понимаете, — говорю, — такие снимки, надо своевременно засвидетельствовать, причем…
Он мня оборвал, так неожиданно громко, что я отдернулся:
— Ах ты у нас грамотный! Так вот учтите подследственный! — Я здесь царь и бог! Царь и бог! — С силой уронил кулак на стол:
— И экспертиза, и свидетели, и суд и все, все будет, как захочу — я! Неужели не понятно?
Как-то сразу стало грустно. Наши отношения заходили в тупик. Если бы он был моей девушкой, порвал бы с ним прямо здесь и сейчас.
Как-то ведь раньше, я с ними договаривался? — приходилось. Но этот — странный какой-то. Хотя, может — очень-очень деньги нужны? А может, они теперь все такие?.. Или… — Или — дело во мне?
Обидно, неужели я произвожу, такое убогое впечатление. А как же — умный пронзительный взгляд, волевой подбородок, гордая осанка! — Человек кремень, человек скала, человек — паук, на худой конец, а тут…
Лет семь я конечно продержусь, но потом… мне принесут фотографию Пинк, я загрущу об упущенных возможностях, зарыдаю, впаду в ничтожество, на коленях попрошу Антон Палыча принять мега- отступные.
И какой смысл тянуть?
— Давайте все-таки так, — говорю. — Превышение скорости — это конечно штраф, и не подчинение приказу остановиться, — тоже не очень хорошо. Могут даже лишить прав — наверное. Вот об этом, я бы с удовольствием поговорил… Будем взрослыми людьми…
Почему-то, я его не убедил.
— Ты у меня сгниешь тут! — И снова кулаком по-столу — бах.
Зря он это, поберегся бы, итак по очкам выигрывал. Теперь, уже я, разозлился:
— Только не 'сгниешь' — а 'сгниете'! И еще! Ты будешь так разговаривать с моляром, который дверь в камеру сторожит, а со мной…
Капитан привстал со стула, хлопнул ладонью по конверту: — Знаешь, чьи снимки сейчас здесь появятся?!
Я приготовился дать отпор, но, думаю, — этот сам бить не будет, или позовет кого-то или уже потом, в камере…
За дверью зашумели, послышался смех, звон бутылок. Отворилась, в кабинет уверенно вошел пожилой грузный милиционер. За ним, как-то боком ввалился Игорь, в руках — ящик коньяка. За белорусом — еще двое, последний прикрыл дверь.
— Здравия желаю! — Резко встал и отдал честь 'мой капитан'.
— Что ты делаешь в моем кабинете?
— Виктор Георгиевич!.. Мне надо было ознакомиться с некоторыми деталями дела…
— Свободен… Подожди… какого, нах — дела?
— Виктор Георгиевич!.. Весь отдел, третью ночь на ногах, а эти — подозрительные…
