— Дядя Глеб, играем в карты?
— Раздавай.
Мы сели за столик. Играем. Опять он мухлюет.
— Я все вижу, — говорю.
— Не обижайтесь на нее дядя Глеб. Знаете, как вас ждала… — Наклонился ко мне. — Сейчас, они будут спрашивать про своих, скажите, что все хорошо, они так надеются…
— Конечно. Ты добрый мальчик Даня, только не надо брать семь карт.
— Я уберу одну.
— Я сам вытащу…
— Только не эту… и не эту… Да-да вот эту…
Лада отошла от нас, потом оглянулась, и сказала. Не расслышал, прочитал по губам: 'Ты или он'.
Что-то случилось, откуда-то взялся ветер. Лада на моих глазах постарела, появились морщины, вырос живот, опустились плечи; Даня стал маленьким, пятилетним, и все вокруг меняются, кто-то стареет, кто-то наоборот. Мне трудно дышать, потемнело, во рту вкус мяты, и… И я проснулся. Правда, трудно дышать; на мне лежала Саша, смотрела в упор. Ее глаза в десяти сантиметрах от моих.
— У тебя сердце не билось, — прошептала она. — Ты не дышал. Минуту не дышал, а теперь опять дышишь. Так страшно.
— Ты давно здесь?
— Минут пять. Рассматриваю тебя. Шрам почти зажил. Хорошо, что побрился… Такой гладкий.
— А где все?
— Спят.
— И Сергей спит?
— Спит.
— Жалко. Мне надо знать, как звали его жену… Это важно. Если ее звали не Лада, то… то все в порядке…
Саша улыбаясь: — Ты бредишь. Сергей не был женат.
— Сергей, да…
— Глеб, я тебя оставляла… ты хорошо себя вел?
— Плохо.
— Не расстраивай меня.
— Говорю, как есть. Плохо.
— Я тоже, — сказала она и поцеловала меня в губы.
— Я нисколько не сомневался.
— Не ревнуй. Ничего не было. Просто надо было поговорить с Игорем.
— И с Антоном, — говорю.
— И с ним.
Я разозлился. Зачем опять? Я со всем смирился. Зачем давать надежду. Что мне делать с этой надеждой. Она будущая жена моего друга, и этого не изменить. Если бы можно было это изменить, то Сергей давно бы все это прикончил. А он все видит, и тем не менее женится. Ну и хрен с вами, живите и размножайтесь. От меня-то вам, что нужно?
— Знаешь, — говорю, — я понимаю Сергея, который любит тебя, понимаю себя, который любит, понимаю тех, думаю, они тоже уже влюбились. Я только тебя не понимаю. Что ты делаешь с нами, чего добиваешься?.. Что тебе нужно?.. Знаешь ты кто!..
— Сейчас скажешь гадость, а потом пожалеешь.
— Плевать!
Она прижалась к моим губам своими. Я отвернулся. Обвила руками голову, прижала к груди, стала целовать шею, опять впилась в губы, горячий юркий язык проник в мой рот. Я обнял ее, прижал.
Засмеялась: — Не так сильно… Задушишь.
Оторвал ее от себя, приподнял на руках: — Завтра мы поговорим с Сергеем, и уедем.
На мое лицо упала ее слеза.
— Я не знаю.
— Чего ты не знаешь? — спрашиваю. — Сколько это может продолжаться? Я устал.
— Я люблю Глеб. Я никогда так не любила. Не было такого, поверь. Я не знаю, как такое бывает, но я люблю вас двоих. Я бы убила за вас двоих! Я умру за вас двоих.
— Ты с ума сошла.
— Да, я сошла с ума. Давайте жить втроем. Ха-ха. Это 'ха-ха', она сказала очень грустно.
Опустил ее, отодвинул, повернулся к стенке: — Не мучайся, — говорю. — Живите с Серегой. Вы будете хорошей парой. Только, прошу: будь ему верной. Иди. Уходи Саша.
Она встала, вышла в тамбур, опять заглянула ко мне: — А если, это не Сергей?
Я повернулся, приподнялся на локтях: — Кто?
— Спокойной ночи Глеб. Спи любимый.
— Спокойной ночи.
Долго не мог уснуть, только задремал, как разбудил Игорь. Опять кричал во сне. Потом, разгорелся костер, запела гитара, и тогда уже, я заснул.
24
Меня разбудили. Ворвались: веселые, громкие, мокрые и разбудили.
— Вот он! Я его нашла! — крикнула Саша. Попробовал открыть глаза, но на лицо упали ее мокрые волосы. Холодные, скользкие руки залезли под майку; Саша протяжно процедила воздух сквозь зубы: — Ссссс… какой он теплый.
— Аау! — Моя непроизвольная имитация, простреленного на вылет тушканчика. — Сашенька, ты что? Я, человек, не для этого!..
— Да у него жар! — обеспокоено сказал Игорь, он у изголовья, прижал мокрые ладони к моему лбу, ушам.
— Игорь, ты что? — холодно!
— Пропустите-пропустите. — Волновался Сергей; мокрая рука залезла под одеяло, разжал кулак и в мой живот будто впились раскаленные угли; растопленный ледяной жир потек по бокам. Я закричал. Попытался подняться, но голову держал Игорь, Саша руку, Сергей другую.
— Саша, чего ты ждешь?! — нетерпеливо говорил Сергей. — Ассистент, мы теряем его!
— Я не могу! Он кричит!
Навалился на меня всем телом, крикнул ей: — А как же клятва Игги попа?!
— Глеб прости меня… — сказала Саша.
— Не прощу! Не прощу! Предатели!.. Саша, не делай этого! Сколько бы тебе не заплатили, я дам вдвое больше!
— Глебушка, дело не только в деньгах…
Саша раскрыла одеяло, в ее руке появилась железная кружка.
Я изобразил рыдание, застонал от несуществующей, но адской боли.
— О чем бы они не просили — Сашенька, не делай этого…
— Сережа, я не могу! Глебушка, ты простишь меня?..
Замотал головой, и сквозь стон, жалобное: — Нет!
— Ты эгоист, мы столько их собирали, мы промокли…
— Ой больно! Ой как же мне больно!..
— Где, где болит родненький? — жалобно, почти плача спросила Саша.
— Все тело болит, Сашенька! Руки мои молодые исковеркали, грудь опоганили… боров этот дыхло локтями выдавил… — крикнул задыхаясь.
— На жалость давит, гад! — разъяснил Сергей Саше. — Не жалей, он бы нас не жалел, тут или-или!
