— Я может и на жалость, а ты хоть чувствуешь на что?.. Ты коленку… чуть левее, а-то дисквалифицируют, — 'дисквалифицируют' — пропищал фальцетом.
— Бедненький прощай! — сказала Саша, выражение лица девушки отразило всю уготованную мне боль. Сочувствие, не помешало ей высыпать содержимое чашки мне на грудь. Размазала по животу и бедрам. Град уже подтаял и холодная вода стекала на спину, подбиралась к плавкам. Я закричал, застонал, завыл, как человек, которому ежесекундно отрубают по пальцу.
— Глеб не переигрывай, — сказал Сергей. — Теперь, мы отпустим тебя, если поклянешься, что не будешь мстить.
— Трусы! Втроем на одного, а теперь боитесь?! Правильно! Трепещите! По одному-то, я вас, как слепых котят…
— Вот видите! — сказала Саша. — Он мстить будет, а я вас предупреждала…
— Кто ж знал, — удивился Сергей. — Такая странная реакция.
Прогремел гром, и сразу, будто дождавшись этого сигнала, по палатке забарабанило.
— Опять град, — сказал Игорь.
— Ладно, отпускайте меня, — говорю. — И выйдите, я переоденусь.
— Куда? Изверг, — возмутилась Саша. — Там же мокро! Тебе совсем-совсем нас не жалко?
— Давайте отпустим, — предложил Игорь. — Глеб, ты же понимаешь, что половина из нас — слепое орудие в руках палача: темные, обманутые, но совсем не злые, достойные прощения туристы.
— Гаагский трибунал разберется, отпускайте.
— Нет. — сказал Сергей. — Сначала расскажешь о своих планах на ближайшие пять лет.
— О планах, — говорю. — Смотрел фильм 'Техасская резня бензопилой'?!
— Жестокий! — сказал Сергей. — Ты не заставишь нас смотреть его… Только не это!
— На три, — выдохнул Игорь, — Один, два… Трррии!
Отпустили, отпрянули: Сергей упал на пол, ткнулся лицом в одеяло, закрыл голову руками, Игорь забился в угол, поджал колени к подбородку, наблюдал через щели пальцев, Саша подняла руки над головой.
— Нет, убить вас сейчас — слишком слабо, — проговорил я сквозь презрительную ухмылку. — Я отомщу элегантно, благородно. Отравлю вам жизнь. Буду писать доносы, царапать ваши машины, поносить вас перед соседями, выслеживать и оскорблять ваших детей, отыграюсь на родителях; бог помогает терпеливым и обиженным, и я дождусь, когда станете слабыми, уязвимыми, и тогда обходите темные переулки, глухие подворотни, и оглядывайтесь, да-да почаще оглядывайтесь… Хе-хе… Тем обидней будет, получить удар в спину!
Больше часа шел дождь; палатка протекала, пришлось свернуть одеяло, пока совсем не промокло; внутри образовалась лужа; с горки потек ручеек, обогнул палатку, и часть воды стала просачиваться.
Перебрались в соседнюю, разбудили Антона. Вторая на относительном возвышении, и здесь сухо.
Играли в дурака, двое на двое. Антон пытался спать, но мы его тормошили и требовали вести счет. Он злился, но ни разу не сбился. Мы с Сашей выигрывали. На счете двадцать семь — двадцать появилось солнце, мы высыпали на улицу. Первым делом, курить. Саша поставила воду на кофе, мы с Антоном достали пиво, Серега повесил сушиться одеяло, залез в мою палатку, собирал тряпкой воду, выжимал в тазик.
— Сергей, может, помочь? — спрашиваю с опаской.
— Не надо! Ты предлагаешь с такой интонацией… Соглашусь, и гореть мне вечно в аду.
— Маленькая неприятность, по сравнению, с той помощью, которую предлагаю.
Игорь положил на стол свой драгоценный чемоданчик. Выложил блесна, силиконовых рыбок: маленьких, огромных, черных, белых, блестящих, потом деревянных: с нелепой раскраской, с перьями на хвосте, с цветными лоскутками, с большими тройниками и маленькими незаметными крючочками, доставал мормышки, грузила, пружинки, колечки, крюк (чтоб вытаскивать из лунки, за жабры), и много, много… Весь стол завален смертью. Перед нами поэтапная эволюция инструментария камеры пыток, от примитивных комплектов: зевник, плюс свинец (для заливки в горло), до сложных плоско и острогубчастых держателей, 'аля — ноздрякрут', или — 'эксклюзив-модерн-ребродерг'.
Игорь делился с Антоном планами на вечер:
— …нет, не с берега. Ты слушай. В пластиковой бутылке делаем много дырочек, набиваем ее кашей.
— Какой кашей?
— Так, с начала варим кашу, из всего, что есть: гороха, картошки, крупы бросим, даже тушенки… Всю эту мачмалу запихиваем в бутылку, привязываем к ней груз, бросаем в воду. Место обозначаем поплавком, — другой бутылкой… Привязываем к той, что на дне, — понятно?
— И что, щука все это ест?
— Какая щука? Причем тут щука? — На леща идем! На шестикилограммового. Тут, только такие водятся…. С вечера прикормим, а рано утром…
— А я? — обиженно спросила Саша.
— Все идем, — ответил Игорь. — Я подготовлю снасти… Сделаю маленькие удочки.
— Маленькие? — спросил Антон.
Игорь кивнул: — Это, как зимняя рыбалка. Только ловим не со льда, а с лодки, на кивок. А ты накопаешь червей.
— Я? — удивился бородач. — Я не умею.
— Антон, каждый археолог за жизнь выкапывает вагон червей. Реши для себя: ты любитель или профессионал?
— Хорошо, а где закопаны черви?
— Я покажу, — сказал Игорь. — Придется разрушить несколько гробниц, порыться под истуканами, откатишь несколько камушков. Прикинь, окажется, что это не лягушка, а верблюд. Тут важно, под каким углом смотреть.
— Какая красота, — восхищалась Саша искусственной рыбкой (воблером); взяла в руку, стала имитировать движения под водой. — И елочные игрушки можно не покупать.
— Это 'карнавал', — говорит Игорь. — Я его так обзываю, видишь, какой пестрый, один из любимых. Я на него поймал сома — восемь кило. На нем отпечатки зубов… Вообще, черная спина и красное брюшко — это сомовьи воблеры.
— На этом, тоже зубы. — Саша взяла другую рыбку.
— Это 'счастливчик'. На него ловил больше всего.
— Такой невзрачный, серый, пожеванный весь. Мне кажется, он не очень счастлив.
— Это от того, что остальные ему завидуют.
— А мне нравятся блесна, — сказал Антон. Взвесил в руках тяжелую желтую блесну. — Смешная какая.
— Классическая колебалка, — говорит Игорь. — Как выглядит, так и называется — 'ложка'. Но я зову ее — 'оружие возмездия' — самая дорогая, во всех смыслах — пятьдесят долларов. На нее попалось пятнадцать щук, пять судаков, и сома как-то зацепил, но губу порвал, и сошел, гад.
— Какай тройник на ней страшный… Эти зазубрины…
— Зато рыба не сходит… но есть минусы, потом из пасти трудно вытащить. Сплав тут сумасшедший, не гнется, не тупится.
— Тридцать ХГСА, — говорю.
— Что-то типа того… — смеясь, ответил Игорь.
— Ты им всем, даешь имена?
— Сразу, после улова… А этот — 'боксер', он с погремушкой…
Я отвлекся на тропинку, но никого не было; поднялся ветер, качал деревья, болтал мокрое одеяло. Еще рано, она сказала, будет после обеда, а сейчас… одиннадцать?.. Начало двенадцатого?
Я открыл втору банку, сделал глоток. 'Инесса. Что я к ней чувствую? Она мне нравится, даже, даже… В общем нравится!
