было: как только схватки пойдут через каждые 5 минут, спокойненько соберетесь и пойдете в ближайший роддом. А в роддоме я только спрашивала все время: «Почему так больно, когда все это кончится?!» «Не бойся, не пропустишь!» — отвечала мне умудренная опытом медсестра. Роды дома? Да еще в воде?! А как мы вскипятим целую ванну воды? А микробы? А лекарства? Сразу столько вопросов и столько недоверия к ответам на них… Потом увидела фильм о водных родах. Оказывается, это может быть так красиво, так трогательно и… почему-то хочется плакать. Оказывается, бывают роды — как продолжение любовного акта; ребенок зачат в любви, с любовью выношен, и первое, что он чувствует, появившись на этот свет, — тоже любовь. В момент рождения его любят все окружающие. Наверное, в этот момент что-то нисходит свыше, и тот восторг, та острота любви, всплеск чувств, который бывает у всех, кто присутствует на родах, — они неземные, их даже нелегко пережить. Наверное, поэтому они так кратковременны. Это — мои впечатления от рождения внучки — дочки моей дочки. Я вошла в ванную, когда маленькая выплыла на поверхность, и я впервые ее увидела. Это было чудо! Наверное, в жизни человека, да и вообще на свете, есть два самых больших чуда. Первое — когда встречаются два разных человека. Они могут даже жить на разных континентах, говорить на разных языках и воспитываться в разных культурах — все это неважно. Когда между ними возникает любовь — чудо! Дальше уже бывает по-разному, у каждого по-своему, но они пережили чудо. И второе — рождение ребенка: словно из ничего — человек! Ах, как жаль, что поздно довелось узнать о том, что можно рожать спокойно, понимая, что именно с тобой в какой момент происходит, готовиться к этому задолго, общаться с будущим (хотя почему же он будущий, он — настоящий, просто мы его еще не видим!) ребенком, разговаривая с ним, заботясь о нем. Как же можно после этого отдать его в чужие незнакомые руки именно в тот момент, который так важен для всей его последующей жизни? Вы только задумайтесь, для всей его жизни! Ту атмосферу, которую ребенок ощутит в момент своего рождения, он будет искать и в своей жизни, стремиться к ней. Что это будет? Любовь? Равнодушие? Все зависит от нас с вами. Но давно известно, что, когда человек находится в состоянии стресса (а рождение для малыша — стресс), фразы, громко произнесенные рядом, записываются на его подсознательном уровне и в дальнейшем начинают действовать как программы. А мы потом удивляемся: почему мы так надсадно и трудно живем? Ведь можно же по-другому — спокойно и радостно… А теперь слово маме — Оле: Думаю, что началось все в подростковом возрасте, когда в журнале «Работница» я прочитала подборку писем женщин о родах. Все они писали о том, какой это кошмар — рожать. И я подумала: действительно, страшно позволить другому человеку (пусть и врачу) распоряжаться моим телом. Почему они считают, что лучше меня знают, что мне нужно во время родов? Было в журнале и интервью, взятое в роддоме у роженицы. Ее спросили, как она смотрит на то, что детей сразу же после родов забирают от матери и приносят только для кормления на короткое время — и так в течение трех-пяти дней. Молодая женщина ответила: «Я считаю, это правильно, после родов надо отдохнуть». А я тогда представила себе, что моего ребеночка, которого я выносила и родила, уносят чужие люди. Эти люди не испытывают к нему абсолютно никаких чувств, не подходят к нему, когда он плачет, и вообще внимание ему уделяют минимальное. Каким же будет воспринимать окружающий мир маленький человек? Да таким, каким он его увидит в первые дни жизни, — холодным, неприветливым, жестоким, равнодушным к нему. И как потом объяснить ему, что мир вовсе не такой — ведь это впечатление у него уже сложилось, впечаталось очень сильно. И я с радостью узнала, что можно рожать и дома. Дома я чувствовала себя по крайней мере в безопасности. Я знала, что за все буду отвечать сама и справлюсь, а помощь мне нужна минимальная. Я нашла курсы для беременных, выбрала себе акушерку, которая мне очень нравилась; я общалась с людьми прочла несколько книг и еще раз убедилась, что самые без*опасные и легкие роды — естественные, те, в которые не вмешиваются чужие люди. Честно говоря, я иногда побаивалась, но больше все-таки боялась моя мама — у нее самой роды были стремительными и проходили в панике. А я не боялась. День родов запомнился мне как праздник, полный радостного волнения и ожидания. Многие ли женщины могут похвастаться такими воспоминаниями? Моя дочка появилась при свете свечей, вскрикнула разок и замолчала — принялась всех оглядывать внимательно и задумчиво. А я смотрела на нее и не могла насмотреться… А сейчас нам хотелось бы рассказать о событиях, которые каждый раз и нами воспринимаются как чудо, как огромный подарок судьбы — о родах в море. О родах, на которые мы зовем дельфинов. Об этой тайне, которая так и не понята никем из нас до конца, но значение которой мы все ощущаем. Быть может, тайна эта — вовсе и не тайна для одного человека — для Игоря Борисовича Чарковского, но у него с дельфинами свои секреты, знать которые нам рано, или не дано вообще. Дельфины — существа таинственные и необычные. Смотреть на них можно бесконечно. Слушать их голоса — тоже. Часто они приплывают к нам, когда кто-то из малышей учится спать в открытом море. Обычно возле такого ребенка постоянно дежурят взрослые, а дельфины плавают метрах в десяти от малыша. Но если взрослые отдаляются, дельфины подходят ближе к ребенку и остаются рядом с ним долгое время, мирно покачиваясь на волнах. Быть может, тоже дремлют, а кажется, они охраняют малышей, следят, чтобы с ними не случилось ничего плохого. Или они общаются между собой каким-то неведомым образом? Увы, наши крохи еще не умеют говорить, поэтому мы можем только предполагать, что происходит между ними. Сколько лет прошло со дня первых морских родов? Сейчас уже и не вспомнить точно. Где-то около десяти лет. Но это было не с нами. А рассказать, наверное, следует о том, что мы с вами видели, в чем сами принимали непосредственное участие — о первых петербургских морских родах. И были они не так уж давно — каких-то три года назад. Черное море, поселок Веселое недалеко от Одессы, лето 1994 года. Именно там появился на свет Троша. А о том, как это было, пусть расскажет мама морского первенца Оля Ковальская. Первого сына — Антона — я родила, когда мне было 23 года. Во время беременности простудилась, потом оказалось, что у меня еще и пиелонефрит, я попала в больницу, и уже в больнице у меня обнаружили порок сердца. И я стала считать себя такой больной… А кто бы не стал? Поэтому рожала я в роддоме, который специализировался на сложных случаях. Весь процесс родов я пролежала под капельницей — обезболивающее плюс снотворное. Так что лично я первые роды без особого ужаса вспоминаю, чего я там понимала, чего чувствовала под этой капельницей?.. Ну, а о том, что ребеночку моему плохо, я не только не думала, я просто и не знала тогда, что он что-то чувствует, — для меня, как для большинства женщин, ребенок начинался с момента его появления на свет. Сейчас мне с Антошкой очень трудно. Я знаю, что он — хороший, добрый ребенок, но наладить с ним контакт мне часто ох как непросто. Когда Антон уже подрос, мне в руки попалась книга Никитиных «Детство без болезней». Прочитать я ее так и не смогла — не хватило мужества: ведь я-то знаю, что все у меня не так. Начала читать и бросила. Очень обидно было А во вторую беременность я ее все-таки осилила! Потому что нам с Антоном надоело болеть. И мы начали обливаться холодной водой. А то ведь как: по очереди болели, постоянно. Стали мы обливаться, и как-то постепенно изменилось ощущение самой себя в этом мире… и пиелонефрит прошел. И я как-то автоматически решила, что и порока сердца у меня уже нет — так хорошо стало жить. Стали в бассейн ходить. Где-то в это время я увидела телевизионную программу, в которой Игорь Борисович Чарковский рассказывал, как это здорово — домашние, водные роды. И я почему-то сразу ему поверила. Не в то, что это будет для меня хорошо, об этом я как раз и не думала, а в то, что это моему ребенку необходимо! Я ведь сначала хотела аборт сделать… Потом, когда узнала, что малыш мой пережил в эти дни (мне гораздо позже сказали, что дети все понимают), меня просто замучило чувство вины перед ним. Чарковскому я поверила, и постепенно (я уж и не помню точно когда и как именно) появились рядом люди», которые занимались
