которые, словно гвардейцы кардинала, рыскали по самым тайным уголкам эсминцев и авианосцев. Безголовые подлецы морпехи не щадили никого, и горе было незадачливым дуэлянтам, попадавшимся в их руки. Карцеры набивались под завязку, но явление лишь набирало силу. Адмирал пригрозил розгами – порка не остановила молодых наглецов. Их пробовали мирить силком. Скрипя зубами, противники подчинялись вышестоящему начальству и целовались на виду построенных во фронт экипажей, но по ночам вновь искали сатисфакции и хлестали друг друга по лицам шерстяными, высшей пробы, офицерскими перчатками. Терпение верхов лопнуло! Двух особо разодравшихся капитан-лейтенантов – техника и связиста – после прочтения приговора, барабанной дроби и срывания знаков отличия сбросили в трюм. Врачам было приказано не скрывать ни единого случая ранений, пусть даже самых пустяковых, однако стиснувшая зубы офицерская мелочь («Так, ершишки пустоголовые, сазанчики», – снисходительно отзывались о них сорокалетние командиры постов и башен) бралась за оружие с еще большим остервенением. После того как пистолеты были отобраны, бывшие воспитанники Морского корпуса припомнили уроки фехтования – в ход пошли палаши. Их также реквизировали. Тотчас были найдены и заточены стальные прутья. Умельцы, тщательно скрывая от старших офицеров целые мастерские по производству рапир и шпаг, изготовляли настоящие шедевры, которым сразу же находилось применение. Забираясь в шкиперские, спускаясь все ниже в трюмы, забиваясь в любые щели, «ершишки» упоенно лязгали и звенели клинками. То и дело слышалось яростное: «Туше, господа!» Дрались до первой крови и валились в лазареты десятками.
Ко всему прочему, на «Чуде» нашелся капельмейстер, вознамерившийся создать симфонический оркестр. Не до конца поняв, в чем суть, Адмирал рассеянно подмахнул просьбу. Главный интендант рассмеялся в лицо неожиданному просителю, но, вовремя взглянув на адмиральское разрешение, все же распорядился посмотреть, нет ли среди прочего захваченного хлама на Армаде еще и скрипок, валторн и виолончели. Каково же было его изумление, когда посреди запасных канатов, цепей, гаек, болтов, ящиков с оборудованием, проводов, кабелей, ветоши, снарядов и атомных бомб отыскались не только скрипки с валторнами, но еще и контрабас, и великолепные турецкие литавры. С этого дня энтузиаст сделался настоящим проклятием отцов-командиров. Подсовывая им под нос рассеянный адмиральский приказ, он нагло вытребовал себе катерок и бойко сновал на нем, лавируя между кораблями, отбирая для собственного оркестра скрипачей и валторнистов. Капельмейстеру удалось сколотить разношерстную симфоническую банду, репетиции которой проходили на баке «Чуда». Правда, временами трубы и виолончели заглушал вой прогреваемых самолетных двигателей, но дирижер не обращал на шум и суету вокруг никакого внимания. Более того, со скрипачами – бывшими лабухами дешевых портовых кабаков – и виолончелистами, половина из которых давно и прочно позабыла нотную грамоту, он замахнулся на Вагнера и Стравинского.
В день, когда Армада проходила прямиком по Северному Полюсу сквозь пекло, оркестрик грянул марш из «Лоэнгрина», а затем довольно бойко разделался с «Петрушкой». Особым талантом выделялся литаврщик – в «Лоэнгрине» он гремел настолько усердно, что вызвал восхищение собравшейся послушать классику свободной от службы вахты. Капельмейстер был безмерно горд и, вытирая лысину, в которой, как в зеркале, отражалось уменьшенное до размеров блина немилосердное полярное солнце, раскланивался перед заинтересованной матросней. Гвоздем программы стал бывший кок с «Отвратительного». Виртуоз, несколько тяжеловато, но все-таки ни разу не сбившись, исполнил «Шутку» Баха на тубе.
Командир «Чуда», выслушав до конца какофонию Стравинского, повернулся от раздраенных иллюминаторов к сидевшим за роскошным, из мореного дуба, столом его каюты двум десяткам особо драчливых и беспокойных мичманов.
– Я не позволю больше петушиных боев! Ей-богу, у меня и так голова идет кругом, а еще вы путаетесь под ногами со своими шпажонками. Хватит гулять! С сегодняшнего дня я намерен ежедневно собирать вас у себя за обедом для более серьезных дел. А именно: вам будет прочитан цикл лекций по истории флота, которую вы, видно, бесповоротно забыли, раз позволяете себе заниматься подобными пустяками.
Когда вестовой раздал тетради и карандаши, командир, пригрозив, что строго спросит с каждого из здесь собравшихся, взял быка за рога. Он пространно прошелся по Первой и Второй Пуническим войнам, затем коснулся греческих трирем, перескочил на купеческие дромуды средневековья, обрисовал в кратких чертах устройство дракара и закончил свое выступление пламенным описанием битвы у Трафальгара.
Мичмана были сбиты с толку. Им ничего не оставалось делать, как, проклиная про себя неожиданную инициативу этого хромоногого болвана (командир сильно припадал на левую ногу), выслушивать восторженное описание смерти Нельсона.
– И в то время, когда унтер-офицер с «Буцентавра» – меткий стрелок и большая шельма, – разглядев в пылу сражения пышный мундир доблестного адмирала и не смея поверить счастью, поднял ружье, – разошелся, даже сам от себя не ожидая подобного красноречия, командир, – победитель Абукира не сошел со своего места, подвергаясь гораздо большей опасности, чем нижние чины!
– Когда наш хромой козел прекратит этот треп? – с тоской перешептывались насильно собранные бретеры. – А ведь так славно расписать сейчас пульку!
При одном только упоминании о пульке у многих слюнки потекли. Командир продолжал заливаться:
– Таким образом, пример несчастного и доблестного Нельсона показывает нам явный образец мужества и хладнокровия, которым должен обладать каждый офицер флота в минуты нешуточной опасности. И вам, молодым, пора обратить внимание на деяния сего героя, а не любоваться порнографическими журналами, не раскидывать карты, не затевать дурацкие ссоры в кают-компаниях и уж ни в коем случае не пырять друг друга своей проволокой!.. Ко мне не далее как сегодня явился с докладом командир Авиационного крыла – какого черта вы задираете его летунов, да еще и во время их дежурств?! Вы же прекрасно знаете, они не имеют права покидать кабины! Вчера один лейтенант не выдержал оскорблений и от ярости катапультировался – хорошо еще, что он был замечен сигнальщиками, выловлен и не обварился проклятым кипятком. Пора кончать беспредел. Еще раз повторю, господа, – чтения и доклады за этим столом становятся вашей ежедневной обязанностью.
Господа мичмана здорово приуныли. Повелитель их судеб тут же распределил между всеми домашние задания, среди которых попались весьма своеобразные темы, такие, к примеру, как «Эволюция строения „ворона“ на кораблях римлян» или «Силуэт челна-однодревки – прообраз современной корабельной архитектуры».
– Это прочистит вам мозги! – с чувством воскликнул командир. – А теперь прошу у меня отобедать. В то время, когда вы будете вкушать пищу, один из вас прочитает собравшимся главу из «Истории флотов» Гюго Спенсера… Ну-с, молодой человек, пожалуй, с вас сегодня и начнем, – показал он на первого попавшегося. И еще часа два не отпускал мичманов, потчуя их пресным супом с гренками и консервированным салатом из морской капусты.
Именно на этом злосчастном обеде неофит мичман пригляделся к трем своим товарищам по Корпусу, юнцам порядочным и неглупым, досыта настрелявшимся на дуэлях. Каждый из них уже получил по заветному шраму самодельной шпагой. Когда дуэли наскучили, троица ударилась в оккультизм. Мичман тотчас пообещал посодействовать с подходящей литературой и заманил друзей в зеленоватую мглу. Завербовать их не составило особого труда – таинственный лейтенант поразил мичманов совершенными знаниями в области белой и черной магии. Он холодно заявил, что спокойно общается с потусторонними силами, знает множество заклятий, и тотчас предложил новобранцам (как он выразился «с тем чтобы вы наигрались и отошли от подобной глупости») немного полетать за его счет. Не моргнув глазом библиотекарь дал подробную инструкцию, как вести себя в полете, предупредив, что подобным рутинным делом следует заниматься только ночью. Затем адепт вытащил баночки с мазью и протянул каждому, посоветовав натереться ею перед зеркалом, по возможности не упустив ни единой части своего тела. Архаичные корабельные щетки с длинным древком должны были находиться тут же, под рукой.
Хихикая, мичмана разошлись, справедливо посчитав этого невозмутимого Мерлина свихнувшимся типом, – однако лейтенант знал, что делал. Любопытство взяло свое. При меловом свете луны эксперимент начался. Разумеется, мазь пахла тиной, разумеется, кожу стянуло и моментально явилась легкость – в первое мгновение испуг пробил экспериментаторов, точно высоковольтный разряд. Но затем лица, на которых едва еще проступил первый пушок, принялись сворачиваться в поросячьи рыльца. Иллюминаторы авианосца годились на то, чтобы стартовать прямо из кают. Отчаянно захрюкав, мичмана не успели понять, каким образом страшно и весело свернулось у них под ногами пространство. Щетки тотчас оказались в
