— Мародером оказался наш партийный работник! — с презрением пояснил капитан, сплюнув в сторону Дрынько. — Самым настоящим мародером! Сволочь паскудная! Люди воюют, кровь свою за Родину проливают! Его самого от смерти спасают! А он их в это время обдирает! Расстрелять его надо перед строем и немедленно! По закону военного времени! Чтобы другим неповадно было!
— Расстрелять мы всегда успеем. Это дело не хитрое. А вот разобраться сначала надо и без самосуда. — успокоил его Уваров. — Поясните, Игорь Саввич и, пожалуйста, по-подробнее.
Справившись с нахлынувшим на него волнением, Бондарев, рассказал:
— Вчера, по вашему приказу, я, Ярцев и лейтенант Григоров пошли с бойцами за бумагой к этому гаду, простите, завхозу. Он наотрез отказался кузов машины открывать, даже сопротивление оказал. Одному бойцу чуть полпальца не откусил… Я сначала подумал, что он свои партийные документы так рьяно защищает, а когда брезент сняли и борт открыли, вот оттуда и посыпалось…. Думал на месте эту суку сразу же пристрелю… Еле сдержался.
— Что вы обнаружили в кузове?
— Нет там никакого архива райкома! Барахло одно! Целые тюки материи разной — ситец, шелк, атлас, бархат и другого, точно сказать не могу, не помню как называется. Покрывала разные, одеяла, простыни. Мешки с одеждой, как мужской, так и женской. Даже четыре шубы женские, меховые, соболиные! Ящики с посудой разной. Один ящик с ложками и вилками. Все, сплошь серебро и золото! Пару десятков картин, в рулоны скатанные, видно старинные. Ковров штук десять! Не меньше! Откуда только, эта паскуда, все взяла!?
— Это все не мое! Не мое! Я только хранил! — попытался оправдаться Дрынько.
— Замолчите! С вами потом поговорим! Что там еще было?
— Пару патефонов с ящиком пластинок нашли и одну трубу к ним. Одна гитара и гармонь. Ящик с книгами разными. Швейная машинка 'Зингер' и много мелочи разной к ней: нитки, иголки, ножницы. Две кровати железные с матрасами ватными, что я в санчасть вчера отдать приказал. По паре примусов и керосиновых фонарей. Канистра с керосином и неполная бочка с бензином. А под самой кабиной, небольшой колесный плуг и пару боронок. До сих пор не пойму, зачем ему они были нужны?!
— Я же говорю, что не мое это! Перевозил я только! Перевозил! — завопил было Дрынько, но после удара Бажина кулаком в бок, моментально затих.
— Что еще?
— Труба пионерская и пара барабанов. Детишек, наверное, ободрал, сволочь!
'Не хватало еще и рояля в кустах!' — подумал Олег.
— Но это не главное! Не за это я его хотел сразу пристрелить. Барахло, это так, мелочь. Главное, другое… — продолжил Бондарев и с ненавистью посмотрел на Дрынько:
— Продуктов у него там полно было. Хлеб караваями и сухари в мешках, сахар кусковой, ящики с чаем и кофе, ящики с мясными консервами и мешки с крупой разной. Даже мешок с копченой колбасой оказался. Мы здесь скоро от голода подыхать могли начать, а он сам все жрал втихаря да людей обдирал. Нам его водитель все с перепугу и рассказал…
— Что рассказал?
— Как эта сволочь у голодных беженцев, добро их на хлеб и консервы меняла. Еще там, в нашем мире. Да и здесь уже попробовал. Вот они, в портфеле, у Григорова! Ух, мразь!
Только теперь Олег обратил внимание, что лейтенант Григоров держит в левой руке толстый кожаный портфель. После слов начальника штаба, лейтенант без команды протянул портфель Уварову.
Открыв портфель, Олег увидел в нем два неодинаковых отделения. В меньшем, были какие-то бумаги, тетрадь и большой кусок недоеденной копченой колбасы. Большое отделение было почти доверху заполнено различными кожаными мешочками, перевязанными веревочками.
Поставив портфель на землю и присев возле него, Уваров развязал один из них. Он был набит золотыми обручальными кольцами и перстнями. Во втором мешочке оказались золотые цепочки и женские сережки, различной формы, длины и толщины; в третьем, тоже цепочки с сережками, но уже серебрянные; в четвертом — другие ювелирные изделия: дорогие броши, колье, кулоны и монисты; в пятом, были драгоценные камни, в том числе и алмазы.
При открытии последнего, шестого мешочка, Олега охватило непонятное чувство волнения. Ему даже стало, почему-то, плохо. Шестой мешочек был заполнен золотыми и серебрянными нательными крестиками. Крестики были православными и католическими, большими и маленькими. Иногда среди крестиков попадались иудейские шестиугольники. Среди них не было ни одного нового. Было видно, что всех их кто- то раньше носил. Некоторые даже были с соответствующими ценности цепочками. Несколько крестиков были повреждены, а на одном четко видно, что его пробила пуля…
'Это ж сколько людей он обобрал и погубил… Может быть среди них были и мои родственники… Смерть ему…' — пролетело в голове у Уварова.
Не осознавая своих действий, Олег поднялся, вытащил из кобуры пистолет и передернул затвор, загоняя патрон в патронник. Глаза сузились, губы сжались в тонкую жесткую нить, лицо стало каменным. Помимо его воли, рука с вальтером стала медленно подниматься и остановилась только тогда, когда ствол был направлен прямо в лоб Дрынько.
— Нет! Не надо! — истошно заорал толстяк.
Державшие его Бажин, Синица и второй красноармеец отпрянули в стороны, оставляя Дрынько один на один с Уваровым.
— Не надо! Не убивайте меня! Не виноват я! Не я это! Не я!!! — его крик постепенно стал переходить на шопот и Дрынько заплакал на взрыд, как маленький ребенок.
Стало заметно, что его организм не выдержал такого психического напряжения и штаны покрылись мокрыми пятнами, как спереди, так и сзади.
Плечи Дрынько задергались в такт плача, он упал на колени и судорожно попытался закрыться руками от наведенного на него оружия.
— Стой! Побойся бога! Не бери грех на душу, Олег Васильевич!!!
Эти слова громом раздались над ухом Уварова и отрезвили его. Прийдя в себя от нахлынувшей внезапной ярости, Олег повернул голову в сторону говорившего.
Рядом с ним стоял священник, отец Михаил. В черной рясе, левой рукой зажав большой крест,
