промоченную нашатырным спиртом.
Только небольшая группка красноармейцев, узнав, что же нашли у хозяина полуторки, немного уединившись от остальных, живо обсуждала эту новость…
***
После неожиданно хорошего завтрака и вдруг заигравшей на весь лагерь веселой музыки, издававшейся из поставленного на немецкий бронетранспортер патефона, народ немного повеселел и расслабился. Все стали приводить себя в порядок. Кто-то пошел к озеру постирать свою грязную одежду, кто-то решил отдохнуть и улегся подремать. Часть бойцов чистила оружие. Казаки и другие владельцы лошадей пошли ухаживать за своими подопечными. Артиллеристы, как всегда, но уже под веселые песенки своих любимых артистов, под командой строгого старшего сержанта Левченко обслуживали орудия и приданные им вместе с расчетами минометы. По всему лагерю бегали мальчишки-детдомовцы, играя непонятно откуда появившемся футбольным мячом. Со звонким лаем за ними носились, притихшие было раньше собаки.
Люди потихоньку оживали. С каждым часом, все дальше в небытие, уходили страх и усталость горных переходов. Этому способствовало и солнце, пригревавшее с каждой минутой. Облака немного разошлись, давая возможность вновь окунуться в красоту окружавших лагерь гор.
Отправляя на разведку конную группу ротмистра Новицкого, состоявшую из пятнадцати человек: самого ротмистра, десяти его казаков, включая и следопыта Трепачко, приданных им кавалеристов- разведчиков, сержанта Семенова с напарником, а также мотоцикл ведомый гебистом Синяковым с радистом Хворостовым, Уваров переживал как бы ротмистр не сорвался и не припомнил бы свою ненависть к большевикам, тем более, что шел с их ярким представителем — работником НКВД. Перед отправкой он с каждым из них переговорил по душам, предостерегая от нежелательных действий. Группу снабдили сухим пайком на двое суток. Новицкому и Синякову было приказано в независимости от места нахождения выходить на связь в оговоренное время. Базовая радиостанция по прежнему была на бронетранспортере и за нее непосредственно отвечал начальник связи Дулевич.
Этой группе пришлось немного вернуться назад, к леднику, чтобы найти удобный подъем на гряду. Когда разведчики проходили по гряде над лагерем, то его обитатели приветствовали их веселыми криками, желая удачи.
— А кому вы свой 'Форд' доверили? — спросил Максим у Нечипоренко, садящегося на задние сиденье УАЗа рядом с Будаевым, зажавшим между колен свою снайперку и перекинувшим через плечо большой моток веревки.
— Деду нашему, Емельяненко Николай Яковлевичу. Как его 'Лексус' разбился, он 'безлошадным' остался. Вот теперь за 'Фордом' и за нашим шефом с голландцем следит. Мужик он надежный, все у него схвачено. — пояснил Нечипоренко, поправляя на поясе немецкий штык-нож, подсумок с запасными магазинами и укладывая на коленях МП-40, выданные ему Поповым.
— Алексей! Ты фонарь взял?
— Так точно, Николай Тимофеевич! — весело откликнулся Нечипоренко на вопрос своего командира. — Он у меня всегда в багажнике лежит. Мощный, аккумуляторный. Пока спускались с прошлой ночевки, я его всю дорогу подзаряжал. Даже запасной акумулятор имеется! Рация с запасной батареей, также уже в багажнике!
— Ну, тогда поехали! — скомандовал Максиму — 'дежурному водителю' Антоненко-старший, сидевший на своем 'командирском' месте: — Пусть от профессора, Олег сам отбивается!
Автомобиль, оставив на месте отцепленную сорокопятку, обслуживанием которой занимались артиллеристы Григорова, рванул вдоль берега озера к обнаруженному вчера входу под гряду…
Павел Иванович Левковский, узнав от проболтавшегося ему Нефедова, что тот вчера нашел большие плиты и вход под гряду, с утра не находил себе места. Еще больше он разволновался и устроил Уварову скандал, когда узнал, что его, профессора, всю жизнь проведшего в горах, в научных поисках и экспедициях, не собираются брать на разведку.
Олег сначала упирался, ссылаясь на почтенный возраст Левковского, на грозящую опасность всей группе, на ценность жизни профессора для всех оставшихся, но Павел Иванович был непреклонен.
Видя, как старик сильно переживает, голос его в споре был гневным, но в глазах стояла такая мольба, Уваров не выдержал:
— Хорошо! Уговорили! Но, с одним условием! Никакой самодеятельности, как в прошлый раз! Полностью и беспрекословно подчиняться старшему разведгруппы Антоненко! Вам ясно? Поедете со второй группой.
Обрадованный Левковский кинулся было целовать Олега, но тому удалось немного устраниться от старика:
— Юрченко! Аксенов! Головой отвечаете за жизнь профессора! Ни шагу от него не отходить! Ясно? Передадите мой приказ Николаю Тимофеевичу!
— Так точно! Ясно! Передадим! — разом ответили пограничники, отобранные в группу Антоненко.
Как не хотелось Уварову взглянуть на находку, но возле него уже топтался ординарец Синица, доложивший, что начальник штаба Бондарев допрашивает пришедшего в себя Дрынько и его водителя, поэтому присутствие командира было необходимо.
Идя к временному штабу, Уваров, приказал встретившемуся на пути старшему лейтенанту Дулевичу постоянно прослушивать эфир. Новицкий с Синяковым уже достаточно далеко отошли от лагеря, поэтому могли скоро выйти на связь.
Допрос Дрынько, частично подтвержденный словами его молодого водителя, выявил интересные для Олега подробности жизни местной партноменклатуры перед войной и на первом ее этапе.
'Ну прямо как в мое время, только партийные билеты другие. Кто-то воюет, а кто-то на этом наживается. Спасибо отцу Михаилу, вовремя меня остановил. Мог бы действительно грех на душу взять'. - подумал про себя Уваров.
Как показал Дрынько, найденное в 'полуторке' имущество, в действительности принадлежало не ему, а шурину, родному брату его жены, бывшему втором секретарем райкома партии в их районе. Сам Дрынько действительно работал завхозом этого райкома. Все тот же шурин устроил перед самой войной. Это подтверждали и документы, найденные в портфеле. До работы в райкоме, Осип Давыдович был простым завскладом на межколхозной МТС.
Его шурин, в начале 30-х годов работал в областном НКВД, занимался конфискованным имуществом арестованных, которое продавалось по бросовым ценам в специальных магазинах для своих сотрудников и
