Веснушки резко проступили на белой коже Сары.
– За пять месяцев? И как же она жила все это время? Нашла другое место и не сказала мне? Не понимаю. Если она не состояла на службе у лорда Грейла, чем же она занималась, когда лорд Джонатан встретился с ней?
Гаю отчаянно захотелось предложить ей хоть какое-то утешение. У него даже мелькнуло безумное предположение, что он сможет разогнать ее горести, если поцелует. Впрочем, никакого практического способа приукрасить истину в реальности не существовало, и тут уж ничего не поделаешь.
– Боюсь, что ваша кузина была очень далека от должности гувернантки – она председательствовала над ведром.
– Ведром? – беспомощно повторила Сара.
– Предмет, используемый для мытья. Джек нашел ее на кухне трактира под названием «Три бочонка» недалеко от доков; место вполне приличное, но в Лондоне на такие заведения смотрят не очень-то уважительно. Рейчел работала там как простая посудомойка, миссис Каллауэй.
– Невероятно! – Сара всплеснула руками. – Зачем она это сделала?
– К сожалению, Рейчел не поверяла мне своих тайн и не сообщила, почему выбрала столь непрестижное занятие.
Сара неподвижно уставилась на каменную урну, которая утопала в цветочных лепестках.
– Но она писала, что вы заставили ее смеяться.
– Может, и заставил, но только потому, что Джек заплатил ей достаточно, чтобы она могла прожить несколько месяцев, ни о чем не заботясь. Было очевидно, что иначе ваша кузина оказалась бы в отчаянно стесненных обстоятельствах.
Глаза Сары подозрительно заблестели, и она встала.
– Полагаю, лорд Джонатан может подтвердить все, что вы мне рассказали?
Гай подошел к столу, чтобы наполнить бокалы.
– Только не то, что происходило на яхте, где его не было. А вот как он нашел Рейчел, несомненно.
Стоя у окна, Сара зябко повела плечами.
– В чем именно вы сомневаетесь, миссис Каллауэй? В словах лорда Грейла, Джека или в моих?
– Не хотите же вы сказать, что все письма Рейчел с этого времени были лживыми?
– Простите, но я их не читал.
– И все равно это невозможно! – Сара резко повернулась. – Самая мысль об этом смехотворна!
Гай пригубил свой бокал.
– Значит, вы считаете, что я лгу, миссис Каллауэй?
– Я не знаю, чему верить, и… Рейчел никогда не стала бы работать посудомойкой! Скажите, какие у нее были руки?
Гай удивленно поднял глаза:
– Руки?
– Да, руки! – Сара быстро прошлась по комнате. – Они были красные и потрескавшиеся? В болячках? Загрубевшие? Это действительно были руки женщины, привыкшей много работать?
– Не знаю. – Гай на мгновение закрыл глаза, словно пытаясь вспомнить Рейчел – таинственную, вызывающую и такую красивую, что она могла бы затмить солнце. – На ней были перчатки.
– Тогда, возможно, она была расстроена? Огорчена? Уж внешность-то ее вы, конечно, можете вспомнить во всех подробностях, мистер Деворан. Обычно у джентльменов это не вызывает затруднений.
Гай опустил бокал на стол. Как аккуратно она, сама того не зная, поставила его перед самой сутью его бесчестья!
– Нет такого джентльмена, которому было бы трудно не заметить очарования вашей кузины, – сказал он совершенно искренне. – Однако она провела весь тот день, стоя в одиночестве на носу яхты и глядя поверх пенистых гребней в сторону Франции. И все же я бы рискнул предположить, что она скорее рада, чем огорчена.
– Рада? Чему?
– Возможно, тому, что я оплачивал ее время золотом. Как только Джек с Анной оказались в безопасности на приличном расстоянии, я доставил вашу кузину на берег, где она села в почтовую карету, идущую в Лондон.
– И там в агентстве ей нашли место в Хэмпстеде у мистера Пенленда.
– А вот в этом я сомневаюсь. – Гай покачал головой. – Ни в одном из лондонских агентств, устраивающих на работу леди, ничего не знают о вдовце с шестью детьми, носящем такое имя.
Сара опустилась в кресло.
– Послушайте, Рейчел получала все мои письма по его адресу и отвечала на них в течение почти целого года. Детская была наверху, под крышей. В феврале ее было трудно протопить, и дети – два мальчика и четыре девочки – дрожали от холода, а на оконных стеклах выступала изморозь. Мне особенно запомнился этот штрих, так как Рейчел писала позже, что никакая стужа не могла сравниться со льдом, сковавшим ее сердце. Именно тогда она стала бояться своего преследователя.
