ёл!… Куд-да ты, чтоб тебя… брось, они холодные все… что? Что ты мне сделаешь, сволочь?! Здесь фронт, понял, фронт, ты… Врёшь, не дам пацанов гробить… огонь, танки, огонь! Мать вашу…! Огонь!… Вьюн, слева пулемет, Малыша засыпало, наза-ад, мать их… что ж они делают…?! Пошёл…
Рыжий замолчал, тяжело, надсадно дыша, и тут Старший с ужасом услышал, как открывается дверь надзирательской. Проснулись сволочи. И сейчас если Рыжему за нарушение порядка влепят, он же сейчас не то что 'по-мягкому' оплеухи не выдержит, только-только очунелся малость. Старший быстро встал на колени, чтобы из коридора его не заметили, и попытался успокоить Рыжего, хоть бы рот ему закрыть.
— Рыжий, — быстро шептал он, — очнись, Рыжий, ну тихо, Рыжий.
Резким движением головы Рыжий отбросил его руку. Мать-владычица, никак опять у него?! Старший навалился на него, стараясь своим весом удержать на койке.
— Закрой дверь! — раздражённо рявкнули в надзирательской, — у меня дома каждую ночь такой концерт, да ещё тут…
— Что, не полегчало брату?
— Как же, — надзиратель выругался, — ты знаешь, сколько лекарства стоят?
Дверь закрылась, и Старший перевёл дыхание. Пронесло, мать-владычица, пронесло. Но когда он, решив, что Рыжий уже успокоился, отпустил его и встал, всё началось заново. Поток ругани, команд, яростных криков…
— Во-оздух!… пошёл вниз, воздух!… Мать вашу, вниз…! Все, амбец нам… Врёшь, не возьмёшь, нет… я ж тебя, гада… нет, не дам раненых добивать, нет, гады… огонь!… делай его… вперёд!… пошёл!… только не плен, ребята, только не плен, нет… не могу… нет… уносим майора, нет, его нельзя бросать, нет… нет… не- ет!!… не слышу я ни хрена, контузило, сам командуй… нет… пошёл… куда ж он их… уходите, прикрою!… что, взяли?!…я ж вас, гадов, сделаю… нате, жрите, давитесь, не пущу… хрена тебе в этом… я ж тебя твоим же дерьмом накормлю… накласть мне на трибунал, мы смертники, нам всё по хрену… наза-ад, танки… мать вашу, танки…
Старший, уже не пытаясь закрыть ему рот, только ловил мечущиеся, молотящие воздух руки, удерживая бьющееся на койке тело.
Снова открылась дверь надзирательской, тяжёлые шаги.
— Вниз, — шёпотом рявкнул Старший.
Аюшка, испуганно пискнув, присела на корточки и нырнула под соседнюю койку.
Надзиратель остановился у решётки. Рыжий как раз замолчал и только часто со всхлипами дышал. Старший присел, молясь кому только можно, чтобы надзиратель убрался. Давно и бесповоротно разбуженная спальня напряжённо молчала. Такая же, уже совсем не сонная тишина стояла и в женской спальне.
— Старший, — позвал надзиратель.
Старший шёпотом выругался и пошёл к решётке. Может, и обойдётся. Раз света не зажгли и решётку не отодвинули, значит, не зайдёт. Ну, мать-владычица земная, пронеси и сохрани.
— Да, господин надзиратель.
— Держи, — надзиратель протянул ему сквозь решётку маленькую белую коробочку.
Старший растерянно взял её.
— Дашь ему, чтоб спал, — надзиратель движением подбородка указал в глубь спальни. — Сначала две, если не поможет, ещё две, — и, глядя в сторону, нехотя добавил, — я, бывает, за ночь по десятку съедаю.
Надзиратель повернулся и ушёл, оставив Старшего у решётки. Хлопнула дверь надзирательской. В тишине слышалось только тяжёлое дыхание Рыжего.
Старший осторожно повертел коробочку. В общем-то, он знал буквы и мог разбирать надписи на коробках и контейнерах, но здесь что-то не получалось. Он открыл её. Внутри лежало четыре маленьких розовых кругляша. Бабам всем таблетки дают, чтоб не рожали, а эти значит, чтобы спал. Пока Рыжий тихо лежит, а если опять начнёт кричать? И остальным-то в сам-деле спать тоже надо. Рыжий не виноват, конечно, но…
— Что это?
Старший вздрогнул и удивленно посмотрел на незаметно подошедшего к нему Ворона.
— Вот, надзиратель дал, чтоб Рыжего напоить.
— Я слышал, — кивнул Ворон, забирая у него коробочку. — Пошли в уборную, почитаем.
Ну да — сразу сообразил Старший — от решётки их из надзирательской и подслушать могут, а если здесь они какую пакость найдут, то лучше, чтоб об этом не знали.
По дороге в уборную они вытащили из-под койки Аюшку.
— Напои его, пока он тихо лежит, — распорядился Ворон.
— Ага, — вздохнула Аюшка, послушно прижимая кружку к губам Рыжего, — попей Рыженький, ты попей, охолонь, а то сердце зайдётся.
Он пил, явно не просыпаясь.
В уборной Ворон тщательно изучил все надписи на коробочке. Хмыкнул.
— По десятку за ночь, — передразнил он надзирателя, — то-то он когда с утра, то как мешком пришибленный.
— А чо, — насторожился Старший, — вредные они? Он сказал, чтоб спать.
Ворон вздохнул.
— Да нет, это снотворное. Но… После голодовки Рыжий, боюсь, сильные они для него. Как бы он совсем не заснул.
— Навовсе? — испугался Старший. — Ну нет, давай их вон в унитаз спустим, а ему скажем, что дали.
— А он сейчас опять кричать начнёт, — возразил Ворон. — Нет, давай так. Полтаблетки ему дадим, а остальные ты у себя в тумбочке держи. Раз надзиратель дал, то, — Ворон усмехнулся, — и придраться не к чему. Или ещё лучше Матухе отдай утром.
И как накликал. В уборную решительно вошла Матуха.
— Чем это вы его поить вздумали? Спятил ты, Старший? Что тебе всякая сволочь скажет, ты уж вроде Тукмана сполнить готов?
Ворон повторил свои объяснения и спросил.
— А у тебя травы никакой для этого нет?
— Сон-травы? — Матуха покачала головой, — ох ты, а ведь и нет, николи нужды в этом не было. Может, и впрямь… Говоришь, с половинки ничего не будет ему? Ну…
В уборную всунулась Аюшка.
— Ой, он молча бьётся, его Полоша с Волохом держат.
Старший выругался и бросился в спальню. Матуха и Ворон за ним.
Молча, это, конечно, не было. Рыжий продолжал ругаться и командовать, но то ли ослаб, то ли ещё что, и крика такого не было. Полоша и Волох сосредоточенно удерживали его, стараясь не дать ему упасть с койки или удариться о стояки. Ворон сокрушённо покачал головой.
— Придётся дать, а то и ему тяжело, и остальным не до сна. Давай будить, а то захлебнётся.
— Рыжий, — Матуха осторожно похлопала его по щеке, — очнись, Рыжий.
Он вздохнул и застонал.
— Рыжий, — повторила Матуха.
— А? — наконец выдохнул он. — Кто? Где я?
— Всё там же, — серьёзно, даже сердито сказал Ворон. — Проснулся?
— Ворон?
— Да, держи.
— Что это? — он растерянно ощупывал положенную ему на ладонь таблетку.
— Снотворное, — Ворон всё-таки решил дать ему целую таблетку, но одну. — Воюешь слишком громко. Глотай и запей.
Подчиняясь командам, он засунул в рот таблетку, запил из поданной кружки и тяжело не опустился, а рухнул на подушку.
Они постояли над ним. Частое неровное дыхание постепенно сменилось более спокойным и ровным.
