Рода… – Я с вежливой улыбкой повернулась к ней и только тогда заметила, что она черная. Наполовину. Наполовину негритянка, как мне потом приходилось говорить, чтобы не задеть чувства Мартина. Должна признаться, что, как только я это поняла, напряжение, возникшее при виде привлекательной незнакомки в обществе Дэвида и Мартина, исчезло.
– Рода Уоткинс, – радостно подхватил мой брат. – Руфи, позволь представить тебе Роду. Единственный солнечный луч за все поганое лето.
Я ответила, что очень рада, прикидывая про себя, успеет ли она ему надоесть до осени.
– Ничего, что я притащилась? – без тени смущения спросила Рода. – Мартин клялся, что ты не будешь против.
– Мы оба очень рады, – ответила я. – Мы тут разленились совсем. Здесь никого больше нет, кроме нас и Лотты, но она где-то гуляет с друзьями. Пожалуйста, садитесь и устраивайтесь поудобнее.
Я почувствовала, что Дэвид насмешливо смотрит на меня, и смутилась. Не глядя на него, сказала, что пойду сварю кофе. Борис пошел со мной в кухню, помог приготовить сэндвичи и отнес в гостиную поднос с чашками и печеньем. Вернувшись с кофейником в комнату, я услышала, как он рассказывает, что его отец считает меня прирожденной теннисисткой. Я прекрасно поняла, что так позабавило Дэвида: моя напускная манера богатой хозяйки дома, небрежность, с которой я предложила им устраиваться поудобнее, и моя фраза «Мы рады». Разговор о теннисе смутил меня еще больше, и я дважды пролила кофе. Рода, Борис и я съели по сэндвичу. Мартин и Дэвид прикончили остальные и все печенье.
– Ты работаешь с Мартином в лагере? – спросила я Роду.
– Угу.
– Горничной! – воскликнул Мартин с искренним возмущением. – Представляешь, ее не взяли официанткой. Будто официантка – работа для избранных.
Рода пожала плечами, явно почувствовав неловкость:
– Какая разница? Конечно, я работаю дольше, зато без перерывов и вечер свободен.
– Все-таки это не самая приятная работа, – заметила я, все еще чувствуя взгляд Дэвида. Меня подмывало обернуться и спросить его, как, по его мнению, мне следует себя вести.
– Официантка – ничуть не лучше.
– Может, ты могла бы найти что-нибудь поприличнее в Нью-Йорке?
– Вряд ли. В июне все студенты ищут работу. А я раньше не работала, у меня нет ни опыта, ни рекомендаций. Да и работа не такая уж трудная. В основном стелю постели и вытираю пыль. Мне это нравится больше, чем все лето сидеть в какой-нибудь дыре в городе.
Я кивнула. Мне вспомнилось, как в прошлом году миссис Ландау рассказывала матери, что черномазая, которую она наняла из-за радикулита, отказывается мыть пол на коленях. Мать, которую вопрос о собственном достоинстве никогда не волновал, была поражена отказом девушки выполнять работу единственным способом, каким ее можно сделать как следует. В отличие от матери, миссис Ландау, раздувавшаяся от гордыни, прекрасно поняла причину, потому что сама всю жизнь боялась «уронить себя». Отказ прислуги ее разъярил. Слушая эту историю, я получила большое удовольствие, причем не столько от самой истории, сколько от ярости, в которую впала миссис Ландау. Сейчас я попыталась представить себе, что она сказала бы о Роде, значительно более молодой, чем та упрямая черномазая, более образованной и так мало заботящейся о том, как бы не «уронить себя», хотя она и черная. Даже предпочитает стелить постели за городом, только бы не сидеть в какой-нибудь душной городской конторе.
Дэвид что-то сказал о зарплате, и Рода с улыбкой ответила, что работает не из-за денег; ее родители настаивали, чтобы она нашла работу, – боялись, что иначе она проспит все лето.
Она предложила мне помочь убрать посуду, но я отказалась, и мы с Борисом унесли все в кухню. Минуту спустя там появился Мартин и спросил, можно ли подбросить в камин дров. Я попросила Бориса показать ему, как пройти в дровяной сарай. Я решила сразу же вымыть посуду, потому что с самого момента появления этой троицы не переставала думать о том, как Нина и Лотта отнесутся к тому, что мои друзья – особенно Рода – уютно расположились в доме у камина. Мне не хотелось, чтобы меня застали врасплох. Кроме того, одинаково опасаясь обеих – Лотты, которая могла пожаловаться на меня своим родителям, и Нины, которая могла ее на это подбить, – я решила, что, если им (я всегда воспринимала их как единое целое) вздумается рассказывать моим хозяевам всякие небылицы о моем поведении, я по крайней мере лишу их удовольствия распространяться о полной раковине грязной посуды. Когда я вернулась в гостиную, Бориса там уже не было, а вся троица с довольным видом возлежала на коврике у камина, уставившись на огонь.
– Они что, не могут себе позволить паровое отопление? – спросил Дэвид, как только я вытянулась рядом с ним. Я с облегчением поняла, что камин спас меня от насмешек. Теперь пусть дразнят меня хоть до скончания века – им все равно не удастся стереть из памяти это немое свидетельство преимуществ богатства. Наглядное доказательство того, что мое стремление к деньгам не лишено смысла.
– Паровое отопление для бедных, – ответила я.
– Точно, – протянула Рода. – У богатых камины… и большие медные кастрюли… и керамика… и лужайка с травой, чтобы готовить еду на воздухе… и верховые лошади вместо подержанных «кадиллаков» напрокат…
– Вы только послушайте, – восхищенно заметил Мартин, – прямо целый каталог для богатеньких.
А я внимательно слушала и удивлялась, откуда ей так хорошо все это известно.
– Продолжай, – попросила я, – мне нравится этот перечень.
– М-мм, – пробормотала она, – юбки с ручной вышивкой… тонкое белье… кожаные босоножки… свежие цветы… сушеные грибы… и хороший продолговатый рис… лошади вместо…
– Это уже было.
– Да, черт возьми, – лениво ответила она, не открывая глаз. – Это единственное, что мне по- настоящему нужно. Лошади.
– Любишь ездить верхом?
– Мать советует мне ездить верхом на велосипеде. Не надо платить пять долларов в час. Со смеху помрешь. Нет ничего лучше, чем забраться на коня.
– А если под? – спросил Дэвид. – Я слышал, Екатерина Великая…
Мартин хихикнул.
– Даже в Центральном парке, – все тише продолжала Рода, не обращая на них внимания. – Видели конную полицию? Сами уроды, посмотреть не на что, а держатся по-королевски. Нет, лошади – это класс, лучше, чем тратить деньги на дорогое белье с монограммой. – Она еще что-то бормотала, но разобрать было невозможно. Потом раздалось глубокое размеренное дыхание.
– Как спит, а? – сказал Мартин. – В жизни не видел ничего подобного.
И тут я услышала, что меня зовет Борис и одновременно шум мотора.
– О Боже! – Я оттолкнула Дэвида и вскочила на ноги.
– Ру-у-фь, мои родители приехали!
– Спасибо, милый, – крикнула я. – Спускайся к нам. – Я повернулась к Мартину и Дэвиду: – Вот это сюрприз! Притворитесь-ка спящими. Надо выиграть время. Только слушайте, что я им буду врать. Чтобы не вляпаться потом.
– Какая приятная неожиданность, – сказала я Борису, когда он спустился в гостиную. – Жаль только, что им не повезло с погодой.
Я взяла его за руку, и мы пошли в кухню и открыли входную дверь в тот самый момент, когда миссис Штамм подошла к дому.
– Здравствуйте, Руфь. Здравствуй, Борис. Похоже, денежные магнаты опять подкупили синоптиков.
– Да, такая жалость, – ответила я. – Здравствуйте, мистер Штамм.
– Здравствуйте, Руфь. Здравствуй, сын. – Он наклонился и ласково прижал к себе Бориса. – Как прошла неделя?
– Здорово, – ответил тот. – Сегодня первый дождливый день.
– Да, – подтвердила я. – Всю неделю погода была чудесная. Мы все много купались.
– И мало занимались, – заметила Хелен Штамм со своей насмешливой улыбкой, которая делала ее еще некрасивее.
– Руфь освоила подачу, – с гордостью сообщил отцу Борис.
