— Зачем мне это нужно? — спросил он, указывая на татуировку.
— Ты старший.
— А если она мне не нравится?
Телохранитель вспомнил точно такой же разговор, который почти двадцать пять лет назад состоялся у него самого с его отцом. Тогда его немного успокоили слова отца, который сказал:
— Возможно, она не значит ничего. По крайней мере, она не значила ничего на протяжении большего числа лет, чем кто-либо сможет сосчитать. Она приобретет значение только с приближением Белых Птиц на Воде.
Телохранитель протянул руку и похлопал сына по щеке, ощутив шелковую мягкость его кожи.
Сначала прикосновение отца доставило мальчику удовольствие, но потом он отвел голову от шершавой, загрубевшей отцовской ладони.
— У меня будет такая же татуировка, как у тебя, — кобра?
— Да, после того, как отвалится корка.
— Что она означает, папа?
Телохранитель был готов повторить те слова, которые когда-то услышал от отца, но остановил себя. Знаки были повсюду. Первый белый торговец пришел к излучине реки в тот день, когда родился его дед. С тех пор там время от времени бросали якорь корабли английских и португальских торговцев, но ни один из них не посмел нарушить маньчжурский закон, запрещавший чужеземцам ступать на священную землю Поднебесной империи. Благодаря этим торговцам в городе теперь был опий. Немного, но он был. Сквозь грязные окна курилен можно было разглядеть китайцев с косичками и бритыми лбами, сосущих длинные бамбуковые трубки для курения опия.
Приезд пятнадцать лет назад сумасшедшего черносутанника с его глупой книжкой вызвал еще большую тревогу и, возможно, явился новым знаком. Теперь в городе их уже насчитывалось двое, но это не были Белые Птицы на Воде. Три года назад люди уполномоченного Линя поднялись на борт английского корабля и выбросили за борт двадцать тысяч коробок с опием. Потом уполномоченный Линь устроил торжественные моления, прося у морских вод прощения за то, что их осквернили. Эта история передавалась из уст в уста как свидетельство силы китайцев, но Телохранитель был склонен рассматривать это происшествие как еще один признак приближения Тьмы.
Самый старый из бакланов вынырнул на поверхность воды всего в четырех футах от лодки. Телохранитель хлопнул ладонью по планширу, и птица подплыла ближе. Перегнувшись через борт, мужчина осторожно вытащил старого друга из холодной воды Янцзы.
Посадив птицу на скамейку перед собой, он обратил внимание на то, что, несмотря на линьку, новые перья у баклана не растут, на его растрепанный и поредевший хвост. Телохранитель прикоснулся к металлическому кольцу на шее баклана, не позволявшему птице глотать добычу. Затем погладил птицу по шее и несильно сдавил ее повыше кольца. Из клюва баклана выпала и стала биться на дне лодки толстая рыба. Мальчик проворно схватил ее и бросил в стоявшую рядом с ним плетеную корзину.
Телохранитель перевел взгляд со старого баклана на сына. У одного жизнь заканчивалась, у другого только начиналась.
Сегодня он отплыл на узкой рыбачьей лодке дальше, чем обычно, — туда, где в могучую Янцзы впадала Хуанпу. Течение здесь было сильным, а вода — холодной. Хорошее место, чтобы ловить рыбу зимой, но и коварное. Уже начинало светать. У него не было желания быть пойманным на открытой воде, когда взойдет солнце.
Мужчина нагнулся к воде и трижды хлопнул ладонью по ее поверхности. Через несколько секунд к лодке подплыли остальные четыре птицы. Он пошевелил рулем и повернул лодку так, чтобы борт, на который предстояло посадить птиц, смотрел не на Янцзы, а на более спокойную Хуанпу.
— Помоги мне, — сказал он сыну. — Пора отвезти завтрак твоим маме и братишке. — Он сунул руку в воду и вытащил молодого баклана, затем — второго. — Доставай рыбу и складывай в корзину.
Поначалу мужчина не обратил внимания на то, что сын не отвечает. Он быстро достал из ледяной воды Янцзы двух последних бакланов, а затем повернулся. Мальчик стоял на единственной имевшейся в лодке деревянной скамейке и, приставив ладонь козырьком к глазам, смотрел в ту сторону, где поднималось солнце.
— Помоги мне, сынок.
— Что там такое, папа?
Телохранитель посмотрел туда, куда указывала вытянутая рука мальчика. Там, из лучей восходящего солнца, у излучины реки, появились четыре больших корабля под парусами. Их палубы и борта были затянуты белыми полотнищами.
То были не торговые суда, какие ему приходилось видеть раньше. А военные корабли, и направлялись они вверх по реке, в сторону Нанкина. Но не это встревожило Телохранителя. Он привлек к себе сына и крепко прижимал к груди, пока их лодчонка подпрыгивала на волнах, поднятых плывущими громадинами.
— Что это, папа? Чего ты испугался?
— Я не испугался, сын, — ответил мужчина, чувствуя, как кровь устремилась к кобре на его руке и еще к одной татуировке в виде кобры, которую он никогда не показывал сыну. Она была наколота на шраме, украшавшем его спину.
«Итак, началось, — подумал он. — То, что рассказывали отец и дед о Бивне Нарвала и миссии нашей семьи. Наконец этот день настал».
Он инстинктивно потер татуировку в виде кобры и распрямил пальцы. А потом подумал о сыне младшего брата, и пальцы его сжались в кулак. Вены на тыльной стороне ладони наполнились кровью, и капюшон кобры раскрылся, а шрам на спине запылал. Кобры стояли на хвосте и готовы были нанести удар, выбрать того из мальчиков, у которого достанет сил, чтобы выполнить миссию семьи, запечатленную на поверхности Бивня Нарвала.
— Сядь рядом со мной, сын. Близится время испытаний. Пришла пора объяснить тебе, что означает кобра на твоей руке.
Сначала он увидел их отражение в принадлежавшей еще его прадеду эбонитовой пластине для письма, которую он закрепил на стене кабинета. Белые призраки плыли по черной поверхности камня.
Он позволил чернилам стечь с кисточки в чернильницу, стоявшую перед ним на столе, и присыпал мелким песком документ, который только что закончил. Подождав, пока чернила высохнут, стряхнул песок на дощатый пол. Затем свернул рисовую бумагу и запечатал ее воском, приложив к нему перстень. На печатке был изображен ученый, сидящий под деревом в саду наложниц. После этого он положил свиток поверх других.
«Немногие кандидаты смогут претендовать на получение государственных должностей», — подумал Конфуцианец, поглядев на кипу свитков.
На протяжении последних лет он наблюдал, как неизменно уменьшается число достойных кандидатов. Это тревожило его, но, взглянув на белые отражения, величаво плывшие по каменной поверхности доски для письма, понял, что тревожиться сейчас надо по другому поводу.
Глубоко вздохнув, Конфуцианец отвернулся от отражений и вышел на балкон, откуда открывался вид на северный плес Янцзы.
Его взгляд привлекли взмахи величественных крыльев журавля, казавшихся белоснежными в первых лучах восходящего светила. Он видел, как птица грациозно летит туда, где река делала последний поворот на пути к морю. Вскоре журавль превратился в маленькую черную точку на горизонте. Конфуцианец оперся о деревянные перила, вдохнул соленый воздух, который ветер приносил с океана, и стал ждать.
У излучины реки что-то появилось. Все сразу изменилось. И вот они, четыре огромных военных корабля, с четырьмя мачтами у каждого и с поднятыми парусами.
В его мозгу возникли строки, которые дед записал в старинном дневнике: «Не позволяй внешнему виду предмета обмануть себя, но и не отмахивайся от него. Смотри на вещь, обоняй ее, а потом определи ее внутреннюю сущность. Произнеси ее вслух, дабы понять то, что ты увидел. А затем напиши на бумаге то, что ты произнес».
