времени.
— Сколько тебе потребуется, чтобы получить две унции чистого?
Он рассеянно щелкнул суставами пальцев.
Опять новый вопрос. Я замолчал, размышляя.
— По крайней мере сто пятьдесят литров, магистр Мандраг, в зависимости от качества материала.
Повисла долгая пауза, магистр продолжал щелкать суставами.
— Какие три самых важных правила химика?
Это я знал от Бена:
— Маркируй четко. Отмеряй дважды. Не ешь на рабочем месте.
Он кивнул все с той же слабой улыбкой.
— Магистр Килвин?
Килвин был сильдийцем, его крепкие плечи и черная щетинистая борода напомнили мне медведя.
— Ладно, — буркнул он, растопыривая перед собой толстые пальцы. — Как ты сделаешь вечно горящую лампу?
Каждый из восьми магистров произвел негодующий звук или жест.
— Что? — огрызнулся Килвин, раздраженно зыркнув на них. — Это мой вопрос. Моя очередь спрашивать. — Он снова обратил все внимание на меня. — Ну? Как ты ее сделаешь?
— Возможно, — сказал я медленно, — я бы начал с маятника какого-нибудь рода. Затем я бы связал его с…
— Краэм. Нет. Не так, — прорычал Килвин, бухая кулаком по столу при каждом слове. Каждый удар сопровождался очередью вспышек красноватого света, исходящего от его руки. — Никакой симпатии. Я хочу не вечно светящую лампу. Я хочу вечно горящую.
Он снова посмотрел на меня, оскалив зубы, словно собирался съесть.
— Литиевая соль? — брякнул я не подумав, затем дал задний ход: — Нет, натриевое масло, которое горит в закрытом… нет, проклятье, — пробормотал я и умолк.
Другие соискатели не сталкивались с подобными вопросами.
Магистр оборвал меня коротким взмахом руки:
— Достаточно. Поговорим позже. Элкса Дал.
Мгновение ушло у меня на то, чтобы вспомнить: Элкса Дал — следующий магистр. Я повернулся к нему. Он выглядел как архетипический злой колдун, непременный участник столь многих дурных атуранских пьес: холодные темные глаза, худое лицо, короткая черная бородка. Несмотря на все это, смотрел он вполне дружелюбно.
— Назови слова первого параллельного кинетического связывания?
Я бойко назвал. Он, кажется, не удивился.
— Какое заклятие использовал магистр Килвин минуту назад?
— Конденсаторно-кинетическое свечение.
— Каков синодический период?
Я недоуменно посмотрел на него:
— Луны? — Вопрос несколько выбивался из ряда.
Он кивнул.
— Семьдесят два с третью дня, сэр. Плюс-минус.
Он пожал плечами и скривил рот в улыбке, словно ожидал поймать меня последним вопросом.
— Магистр Хемме?
Хемме поглядел на меня поверх сложенных лесенкой пальцев.
— Сколько ртути понадобится, чтобы восстановить два гила белой серы? — спросил он презрительно, словно я уже дал неправильный ответ.
За час молчаливого наблюдения я узнал многое. В частности, что магистр Хемме — главная и непревзойденная шельма в этой компании. Он приходил в восторг от затруднений студента и изо всех сил старался найти повод придраться и выбить почву из-под ног. Особую страсть он питал к вопросам с подвохом.
К счастью, я видел, как он испытывал этим вопросом другого студента. Видите ли, белую серу нельзя восстановить ртутью.
— Ну… — протянул я, притворяясь, что обдумываю вопрос. На секунду гнусная улыбка Хемме стала шире. — Если вы имеете в виду красную серу, то около сорока одной унции, сэр.
Я коротко улыбнулся ему. Широко, во все зубы.
— Назови девять главных логических ошибок, — рявкнул он.
— Упрощение. Обобщение. Замкнутость на себя. Редукция. Аналогия. Ложная причинность. Смысловая игра. Нерелевантность аргументов…
Я замолчал, не в силах вспомнить формальное название последнего. Мы с Беном называли его Нальт, по императору Нальто. Меня ужасно раздражало, что я не могу вспомнить слово, хотя читал его в «Риторике и логике» всего несколько дней назад.
Мое раздражение, очевидно, отразилось на лице. Хемме впился в меня глазами, когда я умолк, и ехидно вопросил:
— Ну же, неужели ты не знаешь всего на свете? — и откинулся в кресле, совершенно удовлетворенный.
— Я бы не пришел сюда, если бы не считал, что мне еще есть чему учиться, — резко ответил я, не успев поймать себя за язык.
Килвин по другую сторону стола басовито хохотнул.
Хемме открыл было рот, но ректор заткнул его взглядом, прежде чем тот успел что-либо сказать.
— Итак, — начал ректор, — я думаю…
— Я тоже хочу задать несколько вопросов, — произнес человек справа от ректора. Он говорил с акцентом, которого я не смог распознать, — возможно, его голос давал особенный призвук. Когда он заговорил, все за столом пошевелились и застыли, как листья, чуть тронутые ветром.
— Магистр имен, — сказал ректор с равными долями почтения и тревоги.
Элодин был младше остальных по меньшей мере на десяток лет. Чисто выбритый, с глубокими глазами, среднего роста, среднего сложения — в нем не было ничего особенного, кроме того, как он сидел за столом, порой пристально за чем-то наблюдая, а в следующую минуту скучая и блуждая взглядом среди высоких балок потолка. Он выглядел почти как ребенок, которого заставили сидеть со взрослыми.
Магистр Элодин посмотрел на меня. Я почувствовал это — именно почувствовал — и подавил дрожь.
— Сохекетх ка сиару крема'тетх ту? — спросил он. «Насколько хорошо ты говоришь на сиару?»
— Риеуза, та крелар деала ту. — «Не очень хорошо».
Он поднял руку, оттопырив указательный палец вверх.
— Сколько пальцев я поднял?
Я замешкался на секунду — хотя, казалось бы, вопрос не заслуживал никакого размышления.
— По крайней мере один, — сказал я, — Но точно не больше шести.
Элодин расплылся в широкой улыбке и вытащил из-под стола вторую руку, на ней были подняты два пальца. Он помахал рукой перед носом других магистров, призывая их посмотреть и вертя головой — радостно, как ребенок. Затем он положил руки перед собой на стол и внезапно стал серьезен.
— Ты знаешь семь слов, которые заставят женщину полюбить тебя?
Я посмотрел на него, стараясь решить, есть ли в вопросе что-то еще.
Поскольку больше ничего не добавилось, я просто ответил:
— Нет.
— Они существуют, — заверил меня магистр имен и сел с довольным видом. — Магистр языков?
— По-моему, ответы покрывают большую часть необходимых знаний, — сказал ректор почти про себя.
У меня создалось впечатление, будто его что-то выбило из колеи, но я не мог понять, что именно, — он был слишком сложен для меня.
