обрезал свои длинные волосы (из уважения ему разрешили носить прическу горцев) и сплел леску. Откуда-то из одежды он достал рыболовный крючок. Позорный раб хотел развести костер, но Шритонакт запретил опозоренному высекать благородный огонь:
— Когда нужно будет, я сам разожгу. Не лезь, мразь!
Урс сам раньше любил половить рыбу, но боялся, что одной рукой он будет удить очень неловко, да и не был уверен, не подорвет ли такое занятие его новообретенное достоинство? Он уселся на сломанных ветвях, поглядел на заходящее солнце и на яркую луну и заговорил:
В тихом озере Ая купается ночью луна,
Накупавшись, нагая, там волосы сушит она.
И березы ее обступают, белы и чисты,
Чтоб никто невзначай не увидел ее наготы.
Чьи-то легкие вздохи мерещатся в гуще ветвей.
Тихо звезды играют в росе на ладони моей.
Ноги сами бредут, и сомненья родятся во мне:
Наяву я сейчас или все происходит во сне?
Я на спящую птицу наткнулся в высокой траве,
Я смотрю, как линяет звезда надо мной в синеве,
И стучит мое сердце, встречая несчетный рассвет,
И не верит опять, что на свете бессмертия нет!
(Л. Кокышев)
В культурах, взаимосвязанных Древним языком, существовало любопытное правило. В малых поэтических формах считалось не очень прилично употреблять собственные имена. Исключение составляли стихи, посвященные уже умершим, да и в них было мало имен, и лишь связанных общей жизнью. На другие имена намекали через систему недоговорок и цитат, которую вы уже неоднократно видели на страницах наших романов. Соответственно, упоминать названия мест тоже не очень поощрялось. Сочинить такое стихотворение было прилично лишь под непосредственным воздействием природы и записать его нужно было на том месте, которое на него вдохновило. Естественно, потом такое стихотворение запоминали и переписывали уже безотносительно к месту. Поэтому Урс, улыбнувшись сам себе, понял, что утром он приведет сюда священника с кистью и тушью и напишет это стихотворение прямо на камнях около озера.
'А затем, если оно понравится, его выбьют на этих камнях', размечтался Урс. 'Тогда я приглашу Киссу полюбоваться луной у знаменитого озера и обнимать друг друга на его берегу.'
Так озеро получило имя Ая.
Шритонакт выудил несколько крупных щук и окуней, разжег костер, запек рыбу, а затем Урс лежал на ветках и смотрел в звездное небо. Рядом храпел Шитон. Ниже стонал во сне раб. Урс уснул только под утро, но проснулся свежим.
Таррисань Покаявшийся шел на север. Впереди двигались позорные рабы, и один из них уже был ранен стрелой из самострела. Ему быстренько остановили кровь и погнали дальше самым первым: если стрела отравлена или заражена, лучше пусть быстрее сдохнет. В отличие от Ликарина, Таррисаню царь велел брать под свою руку деревни лишь севернее бывшей столицы Проклятых, а до этого только подводить под руку царя.
На второй день к вечеру открылась величественная панорама разрушенного города Древних. За несколько лет в расщелинах башен уже укоренились молодые деревья. Виднелись развалины храма Невозгордившихся и каких-то дворцов типа пирамид. В город барон заходить не стал из опасения коварных ловушек и проклятий. Переправившись на плоту через полноводную реку, на которой стояла столица, барон остановился на ночлег около родника.
Вдоль реки росли дубовые рощи и громадные секвойи. На ее глади расцветали кувшинки и лотосы. Вокруг шумели тростники. Глядя в лунную ночь на окружающую природу, барон подивился, как хорошо ее сохраняли Древние, и вспомнил классическое стихотворение:
Все в мире
Поражало красотою,
Не той,
Что ныне дышим,
А иной.
И человек
Вот так,
Как мы с тобою,
Беседовал
И с солнцем
И с луной.
Он звездам
Поверял свои печали,
В часы сомненья
Устремлялся вверх.
И звезды отвечали,
И понимал их голос человек.
Исполнены великого доверья,
Как некий
Нескончаемый поток,
Шли к человеку
Птицы, гады, звери,
Чтоб он их должным именем нарек.
Природа
Человека возлюбила.
И человеку
Был неведом страх.
И он природу возлюбил.
Так было.
…И говорят,
Что снова будет так.
Валентин Сидоров 'Так было' (из алтайского фольклора)
На следующий день стало ясно, что раб, раненый из самострела, отравлен. Ему совершили эвтаназию. По дороге до северной реки барон прошел три деревни, практически полностью разграбленных. А одна выглядела населенной и цветущей. Навстречу барону вышли люди в черных одеждах, вооруженные мечами, копьями и луками. У предводителя на груди висел большой золоченый косой крест: знак посвященных мирян-Единобожников.
Священник обратил внимание барона на часовню в деревне: это была часовня Единобожников.
— Я объявляю вам, что эта деревня находится ныне в подданстве царя Лиговайи Атара Основателя. Вы можете оставаться в своей деревне как свободные крестьяне, смерды и слуги граждан Лиговайи, в зависимости от вашего нынешнего ранга. Ваши права будут защищены согласно договору между двумя религиями.
— Мы объявляем тебе, дерзкий пришелец, что это земля Бога Единого. Мы возводим здесь свой храм
