Карлинор также стремительно богател, потому что торговые пути запада и части центра королевства сместились на него. Линья стала проигрывать своим конкурентам.
Клингор посчитал, что один из врагов, которого он теперь считал самым худшим, уже раздавлен, и предстоит ждать, пока он совсем не обескровит Линью либо же пока линьинцы не убьют или изгонят того, которого еще несколько месяцев назад считали своей надеждой и спасителем. Король в данном случае придерживался практически такого же мнения.
Когда до замка Тора дошли новости, что Тора обвиняют в продаже своих изделий наемным убийцам, его люди, которые присутствовали при продаже кинжалов принцу Клингору, сочли, что они не могут молчать, и потянулись другие слухи: это Клингор скупил такие кинжалы и затем перепродал их убийцам. Когда до Клингора дошло, что он может сам себя перехитрить, он использовал момент, чтобы отделаться от вороватого казначея, обвинив его в перепродаже уникального оружия убийцам и быстренько отрубив ему голову (правда, вначале он создал все условия, чтобы этот казначей действительно продал подозрительным людям несколько кинжалов и положил выручку себе в кошелек). Тем самым стало известно, что Тор продал Клингору партию оружия. Это был очень большой камень в огород взаимоотношений Мастера и короля. А сам Клингор больше не организовывал покушений с использованием одноразовых кинжалов, кроме тех, в которых было не стыдно признаться. Но это случилось уже после переломного события всего мятежа.
В это же время в замок Тора явился оборванный мужчина примерно тридцати лет вместе с изможденной женой и двумя детьми: мальчиком и девочкой. Он назвался Аном Кристрорсом. Тору доложили о приходе человека из его рода, и он с трудом вспомнил давно прошедшие времена: Ан был третьим сыном в их семье, он был погодком Тора. О своей семье Тор имел единственное сведение: когда ему было лет двенадцать, его учитель как-то вскользь упомянул, что отец и мать Тора умерли в нищете и позоре. Иметь в своем владении сородича столь неравного положения было плохо, и Тор купил Ану крестьянскую усадьбу в соседнем лене. Так горожанин стал крестьянином, что формально было повышением ранга.
Примечание. Крестьянский труд был весьма престижен в Римской Республике, Китае и Японии. В Китае и в Японии рядовой горожанин считался ниже по положению полноправного крестьянина. В Европе все считалось наоборот, и в этом одна из причин неизлечимой антиэкологичности европейской цивилизации. Но только в Японии, из-за сочетания престижности крестьянского труда с сословной организацией общества, удалось опровергнуть закон убывающего плодородия. В Риме и в Китае крестьянский надел продавался, образовывались латифундии и никто не догадывался запретить опозоренным (например, рабам) насиловать землю. В этом мире крестьянин не имеет права привлекать к обработке надела никого чужого, кроме как в критических случаях ближайших друзей-крестьян. Поэтому же он не может купить второй надел. Но зато крестьянский надел практически неотчуждаем, как мы уже видели на примере семьи, проданной в рабство, но так, что надел все-таки перешел к дочери бывшего хозяина и ее мужу. Никакое материальное взыскание не может быть обращено на крестьянский надел.
Тор узнал историю краха своей семьи. Его отец собрал жалобы на чиновника канцлера, который безжалостно злоупотреблял своей властью и вымогал доброхотные подношения. Но этот чиновник был женат на бывшей любовнице канцлера, все те, на кого ссылался отец, от своих слов отказались, отца исключили из цеха и конфисковали мастерскую за клевету на честное официальное лицо. От огорчения он вскоре умер, а за ним и мать. Брат некоторое время был в учениках кузнеца, а затем хозяин избавился от него. Брат ушел в Линью и перебивался там случайным заработками. Он не осмеливался ранее обратиться к Тору, а теперь жена его заставила. В итоге теперь Тор оказывался главой своего рода… Правда, в роду были лишь четыре семейства (сколько знал Тор) и три из них совсем захудалых.
Строительство дороги шло полным ходом. Больше всего труда потребовали три места. В одном пришлось выдалбливать путь в камне, а затем закреплять получившийся над дорогой каменный карниз. Там, где Тор лазил на площадку, действительно удалось обойтись без выдалбливания, построив на базе площадки расширение дороги. Но это тоже потребовало и времени, и сил. А вместо бревна пришлось строить мост. Тор не хотел простой деревянный временный мост. Он заказал фундаментальный каменный. Это затянуло строительство месяца на три.
Увлекшись тайной войной друг против друга, противостоящие стороны в Старквайе два месяца практически не вели военных действий. Неформальное замирение дошло до того, что из Колинстринны в Зоор под самым носом Клингора прошел караван с оружием для короля. То ли его прозевали, то ли его пропустили… так до сих пор и не ясно.
Горела огнем лишь Сахирра, где орудовал Атар. И дело было не только в мятеже.
Атар выдвинулся в Сахирру несколько раньше формального разрыва между Клингором и королем. Он сразу же двинулся к городу Кинсону, столице его лена и всей провинции. Граф Ин Мисронстран, которому был передан Кинсон с окрестностями, в городе отсутствовал, находясь на совете королевства по вызову короля. Атар вечером подошел к своему поместью Иннотон под Кинсоном, но нынешний хозяин поместья Унгс Буриданс наотрез отказался его пустить, и приказал своим слугам открыть огонь. Взбешенные всадники принца, пара из которых получили ранения, порубили в капусту слуг-лучников. Остальных принц Атар строго запретил трогать. С женщинами из семьи Унгса Буриданса поступили по праву победителей, не делая им скидки на дворянство (пролилась кровь!) Затем всю семейку обмазали дегтем, вываляли в перьях и прогнали.
— Я не хочу проливать кровь в своих владениях. Но передайте всем, что если нужно, пролью! — крикнул вслед им и оставшимся у них слугам Атар.
Наутро появился канцлерский (ныне королевский) чиновник.
— Я должен заявить протест по поводу дерзкого самоуправства. Оно заслуживало бы смерти, поскольку пролилась кровь, но я получил приказ не раздувать конфликты и поэтому на первый раз твое поведение, твое высочество, прощается.
— А твое поведение и поведение остальных канцелярских крыс, грабящих народ, нет! — заявил принц.
Его люди схватили чиновника, тоже вываляли в смоле и в перьях и кнутами погнали к городу, который был в четырех верстах. Подойдя к воротам города, они закричали:
— Возьмите своего кровопийцу! Когда принц войдет в город, с остальными чиновниками, кроме тех, кто отличается добрым поведением и за кого заступится народ, будет то же самое!
Народ с удовольствием воспринял вид чиновника. Когда тот, миновав ворота и почувствовав себя в безопасности, начал изрыгать угрозы, над ним просто смеялись. Его выпроводили из города через другие ворота: 'Не грязни наш город!' Словом, когда отряд принца через полдня подошел к городу, начальник гарнизона предпочел заявить, что он уступает силе (его воины и горожане просто не стали бы за него сражаться) и с немногими оставшимися верными ему воинами отбыл по направлению к Зоору. В городе начался праздник. Одного из чиновников, Ирса Улитайя, который был белой вороной на фоне всеобщего произвола и коррупции, горожане удержали, а принц назначил его своим личным секретарем. Остальных, кто не успел сбежать, пытаясь захватить побольше вещей и ценностей, прогнали из города в том же позорном виде и, конечно же, без всяких вещей и денег.
Когда многие из окрестных дворян явились в город восстанавливать присягу верности принцу, что по традиции завершалось пиром и балом, принц обратил внимание на девушку с золотыми волосами и голубыми глазами. Он вспомнил ее. Это была дочь мелкого дворянина Арлисса Тронаран. Полтора года назад она была еще девочкой, а сейчас выросла и похорошела. Принц своим натренированным чутьем почувствовал вокруг нее ауру чистоты и искренности. Он пригласил Арлиссу на танец и завел с ней куртуазный разговор.
— Я удивлен, увидев здесь такой 'цвет сирени весной'.
— Но ведь он для тебя на 'глади прохладной', куда тебе пути нет. Так что это не сирень.
Принц и девушка намекнули на стихотворения:
Видел ребенком
Милое мне существо.
Ныне прелестна
