Лелеем мы твои поля,
А ты даешь вознагражденье.
После обряда муж с женой, с головы до ног перепачканные, помчались в заранее натопленную баньку, а оттуда вышли уже принимать поздравления с зачатием новой души от родных и соседей. Из деревни Ликурина приехали родители Банжассы, радостные, что их дочь доказала свою полноценность. Теперь они от всей души желали родить здорового мальчика или, в крайнем случае, красивую девочку. И самой Банжассе тоже хотелось именно мальчика. Каждый рожденный сын повышал ее статус и престиж.
Банжасса переселилась в богатый и удобный дом старших. Поскольку дома были неотъемлемой собственностью, зажиточные крестьяне первым делом вкладывали деньги в улучшение домов и хозяйственных зданий либо в строительство новых. Здание было двухэтажным, с каменным первым этажом и деревянным вторым, в нем даже стояла печь. Климат, вообще-то, был теплым, но зимой на пару недель часто выпадал снег. Обычно в домах грелись у жаровни, а печь внутри дома была уже показателем престижа. По случаю появления в семье новой души ее протопили даже слишком жарко, так что пришлось открывать дверь и проветривать. Свекровь при всех припала к животу невестки и попросила прощения у внука за то, что во гневе и по неразумию своему подняла на него руку без вины. Дед тоже припал к животу и пожелал внуку расти добрым крестьянином. Поскольку прадед с прабабкой были тоже живы, и они поговорили со своим новым потомком. Теперь во время работ отец и мать должны были приглашать сына либо дочь, которая у них растет, помочь им, и петь песни, славящие крестьянский труд, чтобы еще в чреве приохотить дитя к его участи.
Новолуние девятого месяца года белого быка. В деревнях годы не считали по Императорам, там пользовались старинным циклическим календарем. В эту ночь у Банжассы начались схватки, и свекровь побежала за повитухой. Хоть роды были и первые, но закончились они достаточно быстро и благополучно. Ребенок напоминал маленького бычка, и назвали его Урсом. Так у семейства Ликаринов Старших появился наследник еще в одном поколении. Через семь дней после родов, когда окончательно зажила пуповина, Урса положили на землю надела (на которую, правда, подстелили соломки) и стали с песнями ждать, когда новый хозяин ее оросит. Случилось хорошее предзнаменование: он ее не только оросил, но и удобрил.
— Добрый крестьянин будет! — вымолвил староста Строн Ликарин из младших.
Принято было, что, когда хозяин начинает чувствовать первые признаки старческой немощи, он передает надел наследнику, а сам остается в том же доме на правах отца хозяина. Это почетное положение, староста и старейшины чаще всего не хозяева, а их отцы. Но некоторые, передав надел сыну или зятю, уходят в монахи. Может быть, отец Сина Крон и не слабел еще, но, когда Банжасса родила второго внука и тому исполнился год, он передал надел Сину, и Урс стал его первым наследником. Это полностью соответствовало обычаям.
Младший брат Крона Хинг теперь формально полностью освобождался от ограничений положения запасного наследника, но кто же выйдет замуж за сорокалетнего безнадельного? А к монашеской жизни Хинг не тяготел. И ему вроде бы оставалось лишь продолжать быть членом своего большого семейства. Тем более, что состарившийся запасной наследник почти приравнивается к отцу хозяина. Но через год Хинг пошел своим путем. У смерда Куса Иллоэра не было сыновей, зато четыре дочери. Одна из них ушла в монастырь, а на девятнадцатилетней второй дочери, переговорив со своей семьей, которая согласилась выкупить поборы у графа, женился Хинг. Жене его, естественно, хотелось стать гражданкой и сделать своих детей гражданами, так что девушка-смерд с радостью вышла за крепкого сорокалетнего Хинга. Поскольку зять был по сословию выше, хозяин сразу же передал надел ему. Так в деревне стало одиннадцать дворов граждан. Теперь Ликарины младшие стали называться Ликаринами средними, а Хинг Ликарин — Ликарином младшим. Но своему бывшему семейству вновь обретенный надел он ни при каких обстоятельствах передать не мог, даже приемного сына он должен был взять из другого рода, если уж это придется сделать. Законы и обычаи жестко препятствовали даже мысли о создании латифундий.
Крестьянские женщины, не вышедшие замуж до двадцати лет, обычно уже замуж не выходят вообще и сразу либо в сорок лет отправляются в монастырь. Возраст у невесты Хинга уже был критическим, и это тоже облегчило ему задачу. Если у незамужних гражданок рождаются дети, их отдают в монастырь либо в приемные дети смердам. Но если отец их узаконит, они становятся младшими детьми в семье отца независимо от их фактического возраста. А разродившиеся девицы из смердов порой даже продают своих детей в рабство, если никто их не примет в свою семью как приемных детей или отец-смерд их не узаконит. Очень редко гражданин женится на дочери смерда (почти всегда так же, как сделал Хинг: чтобы стать самостоятельным хозяином), и страшным позором считается, когда гражданка выходит замуж за смерда.
С самого раннего детства Урса брали с собой на надел во время полевых работ. Он привык, что сначала нужно немного помочь в работе, а затем уже идти играть. Конечно, помощь маленького ребенка была чисто символическая, но зато он осознавал, что является главным в жизни.
А в четыре года у него началась учеба. Монах повел его вместе с другими четырех-пятилетними детишками (тут были и мальчики, и девочки, и граждане, и смерды) к озеру в двух верстах от деревни по тропе через лесок, называющейся Азбучной, потому что на деревьях были нарисованы буквы азбуки. Пока шли на озеро, называли буквы и по временам бежали, а монах подсказывал, как правильно бегать. На озере те, кто уже умели, плавали, а тех, кто еще не умел, как Урс, учили плавать, невзирая на то, что вода была довольно холодная. На берегу озера был сделан очажок, дети натаскали хвороста, монах вскипятил травяного чаю, чтобы как следует согреться. Проделав согревающую гимнастику, помолившись и выпив по нескольку глотков чая, дети двинулись в обратный путь. Такие занятия, если позволяла погода, велись три дня в неделю. А в непогоду порою устраивались походы на полдня через лес и луга, чтобы учить противостоять погоде. После одного из таких походов простудилась и умерла одна из девочек-гражданок Кринисса, а вскоре в озере утонул мальчик-смерд Трин, не рассчитавший свои силы и вдобавок заплывший в то место, где бил сильный холодный источник. За это монаху даже не пеняли, умерших как следует оплакали и похоронили с почестями, как погибших славной смертью при обучении.
В шесть лет через день Урс стал ходить на военные упражнения. Их по очереди вели мужчины из гражданских дворов. Тут уже не было девчонок и смердов. Отец стал его вводить в основы ухода за полем, а молитвы, которые полагается произносить при работах, Урс уже почти выучил раньше, помогая своей семье и слушая, как старшие молятся. И занятия с монахом стали более серьезными: учили средний язык и Высокие знаки, арифметику и начала геометрии, астрономию, чтобы ориентироваться и определять время по звездам, солнцу и лунам. Ведь, попав в непогоду в пути или походе, нужно суметь восстановить счет дней, чтобы не спутать посты с праздниками и правильно молиться. Для занятий плаванием бегали на реку, что была в десяти верстах, и обратно тоже в основном бежали. На войне ведь придется плыть уставшими, а от быстроты бега часто зависят победа и добыча или же спасение жизни после поражения.
Прадед Урса Кор практически не болел. Он заплетал свои роскошные седые волосы в косу, которая у него была короткой и толстой, а чтобы не быть похожим на шжи, он снизу закреплял ее пряжкой, а не бантом. Урса он полюбил, а мальчик часто приходил к нему и слушал стихи и песни. Кор часто рассказывал стихи своего деда (вернее, брата его деда, но он всегда называл его почтительно дедом) Сина. Некоторые из стихов и песен предка разошлись по Империи, но большинство остались лишь в деревне и в семье. Да и у Ликаринов помнили отнюдь не столько, сколько прадед. Кор говорил о тетрадке, куда Син записывал свои стихи и свои мысли, и куда после его смерти добавили еще другие. Эта тетрадка где-то до сих пор хранится в домах их надела. Но сегодня утром Кор не встал с постели. Он попросил привести к нему монаха. Все стало ясно, и женщины, обняв своего патриарха семейства, выбегали во двор и на улицу как следует попричитать: при умирающем много плакать было нельзя, чтобы не смущать душу уходящего. А уж вопить: 'На кого ты нас покидаешь?' было вообще стыдно даже при смерти кормильца. Монах прочитал отходные молитвы и помог душе выйти. Кор с улыбкой умер. Вот после этого женщины ворвались в дом и вовсю отвели душу в рыданиях. Жена Кора Аркинисса почти не плакала. Она стирала слезы, которыми орошали лицо того, с кем вместе прошли почти семьдесят пять лет жизни, и говорила: 'Жди меня, мой муж! Совершу
