каменоломню за четыре медяка в день. Поторговавшись немного, Урс сошелся на пяти медяках, ночлеге и харчах.
Харчи были отвратительные: рис подпорченный, полутухлая рыба. мясо только по праздникам. У крестьян работников кормили намного лучше. Работа, как и ожидал Урс, оказалась тяжелая: выколачивать из стены каменоломни мраморные глыбы и помогать их грузить на волокушу, запряженную быками. Надсмотрщик ругал беспощадно за лишние отколотые куски мрамора при выемке глыбы, а когда один из рабочих случайно отколол кусок так, что отлетела часть мрамора внутри нарисованного размера, его немедленно поколотили (пороть не стали, так как гражданин) и выгнали, засчитав ему в качестве очередной платы стоимость испорченной глыбы. После чего эту глыбу все-таки выломали, и, поскольку Ликарину выпала очередь легкой работы: сопровождать волокушу в мастерскую, что давало пару часов передышки перед тем, как с нее сгружать — он увидел, что мастер, поглядев на выбоину, недовольно прищелкнул языком, но, смерив ее глубину, глыбу принял. Размеры давались с допуском на последующую обработку.
Через полтора месяца заказ на камень для строительства храма был выполнен, и лишних работников, в том числе Урса, рассчитали. Подрядчик вычел у него из жалования за харчи и ночлег, посмеявшись, что Урс не оговорил бесплатные харчи и ночлег, и получилось по два медяка за рабочий день. Это было меньше стандартной платы чернорабочего, а такая жратва и ночлег в халупе три медяка в день не стоили.
Другие рабочие немедленно пошли пропивать денежки, а Урс двинулся куда глаза глядят, далее на восток. Зайдя в лес, он разжег костер, подстрелил трех голубей и хоть раз поел мяса досыта, приправив его лесными травами и щепоткой соли и перца, которых он немного прикарманил во время кормежек. В лесной тиши он вдруг стал петь еще одну песню своего предка:
Песня покаяния
Я в лес бежал из городов,
В пустыню от людей бежал,
Теперь молиться я готов,
Рыдать, как прежде не рыдал.
Вот я один с самим собой…
Пора, пора мне отдохнуть,
Свет беспощадный, свет слепой
Мне выпил мозг, мне выжег грудь.
Я страшный грешник, я злодей:
Мне Бог бороться силы дал,
Любил я правду и людей;
Но растоптал свой идеал…
Я мог бороться, но, как раб,
Позорно струсив, отступил
И, говоря: 'Увы, я слаб!',
Свои сомненья задавил.
Я страшный грешник, я злодей…
Прости, Господь, прости меня,
Душе измученной моей
Прости, раскаянье ценя!..
Есть люди с пламенной душой,
Есть люди с жаждою добра,
Ты им вручи свой стяг святой,
Их манит, их влечет борьба.
Меня ж, Господь, прости, прости.
Прошу я милости одной:
Больную душу отпусти
На незаслуженный покой.
(Н. Гумилев)
Глядя на звезды и на яркую полную луну, на серп малой луны, медленно двигавшейся навстречу главной, Урс вдруг произнес беззвучно:
Покаявшийся революционер
Я думал: Истину узнал,
Я был уверен, что мы правы,
Но Бог сурово покарал
Принявших Дьявола отраву.
Я думал, что мы свет несем,
А мы лишь пламя разжигали,
И стали искрой, что потом
Свои же грубо затоптали.
Я думал, будет идеал,
Когда мы грязь мечом счищали.
В борьбу без страха я вступал,
Ее плоды подонки взяли.
Прости, Господь, меня за то,
Что мир я упростить стремился,
В сосуде видел только дно,
И он в руках чуть не разбился.
Я кровь чужую проливал,
Поскольку не боялся смерти.
И в сеть великую попал,
Которую плели нам черти.
Я, грешник, еретик, злодей
К Тебе в раскаянье взываю.
Готов на кару от людей,
Но душу лишь Тебе вручаю.
И в душе у Урса сформировалось ощущение, пока еще не выраженное в словах, что же дальше делать. Истово помолившись, он впервые за два месяца крепко уснул.
Караван не спеша шел по местам, где прошла война. Ее следы виднелись и как сожженные дома, и
