«Его Величество по своей привычке был очень мил с [господином Ганди], однако в конце беседы заявил, что наша страна не потерпит кампанию террора, тем более ее друзей убивают в Индии. Его Величество предупредил Ганди, что тот должен это остановить… Ганди пробормотал какие-то оправдания, однако Е.В. снова сказал, что считает его ответственным за происходящее».
С той же суровостью король высказывался и в тех случаях, когда индийские принцы демонстрировали собственный вариант гражданского неповиновения. Услышав, что они вроде бы отвергли принцип федерации, содержавшийся среди прочих конституционных изменений в билле о правительстве Индии, он заявил Хору: «Я не буду с ними встречаться, когда они приедут в Лондон. Зачем им вообще приезжать в Лондон и тратить здесь кучу денег? Скажите им, чтобы оставались в своих княжествах и присматривали за подданными».
Даже в разгар самых тяжелых политических потрясений король-император не сомневался в устойчивости своей Индийской империи. На гребне горы, в нескольких милях от Старого Дели, возвышается своеобразный монумент его самоуверенности — Дом вице-короля, одновременно Версаль и Валгалла британского владычества. «Постепенно поднимаясь вверх, — писал Роберт Байрон вскоре после завершения его строительства в 1930 г., — стелется вымощенная гравием дорога с такой бесконечной перспективой, будто глядишь в уменьшительное стекло; в ее конце, возвышаясь над зелеными верхушками деревьев, сверкает четырехэтажное здание на холме, святая святых Дели: купол, башня, купол, башня, купол — красные, розовые, кремовые и белые, отливающие золотом и ярко сияющие под утренним солнцем».
С того момента, когда король на торжественном приеме 1911 г. сообщил о переносе столицы Индии, он с неизменным интересом следил за строительством Нью-Дели. Его первая инструкция архитектору Эдвину Лютьенсу не содержала положительных идей, но с эстетической точки зрения была вполне выдержанной. «Мне не нужны, — сказал он, имея в виду мемориал королевы Виктории возле Букингемского дворца, — никакие… ангелы Победы». В течение последующих двадцати лет он проявлял себя весьма взыскательным заказчиком. В 1916 г., когда правительство решило распространить режим экономии и на строительство в Дели, архитектор оставил следующую запись о своей аудиенции у короля:
«Подверглись критике план помещений, толщина стен и число ванных; плохо, что у жены вице- короля нет гостиной, прилегающей к ее спальным помещениям… Его Величество весьма категоричен в отношении использования монолитов для колонн дворца. Что же касается стоимости, то не важно, сколько дворец будет строиться, важно, чтобы, будучи построенным, он оказался достоин Индии и своего назначения, и что, если денег сейчас не хватит, можно пока не строить отдельные части здания и оставить незаконченными фасады».
На короля тем не менее произвели впечатление предупреждения Ридинга: чем внушительнее будет резиденция вице-короля, тем больше возрастут расходы, особенно на слуг; было бы печально, если пост вице-короля смогли занять лишь очень богатые люди.
Когда в 1928 г. (строительство уже подходило к концу) Ирвин в письме упомянул о «вице-королевской сторожке», король сразу же насторожился. Ирвин поспешил извиниться, пояснив, что имел в виду свое временное жилище. Тем не менее стал доказывать, что так вполне можно было бы назвать и постоянную резиденцию: если дворец вице-короля называют сторожкой, то вся Индия станет гадать, каков же дворец самого короля-императора. Поскольку это разъяснение было принято без восторга, Ирвин снова предложил название «Дом вице-короля». На сей раз король согласился. Находившийся в Балморале Киплинг настаивал на слове «дворец», но ему сказали, что дворец может быть только один — у короля-императора.
Тем не менее Дом вице-короля в Нью-Дели, по существу, все равно является дворцом, а Эдвин Лютьенс — последним из архитекторов, кому довелось выполнить столь грандиозный заказ. В присущие Европе классические пропорции он сумел включить те традиционные элементы, которые помогли сделать беспощадное и яростное солнце своим союзником: глубокие тени, контрастирующие цвета и колоннады. Все это венчается сверху величественным куполом, который не только является символом власти, но и отвлекает внимание наблюдателя от дерзкой простоты фасада и карниза.
Лютьенс так и не простил своего коллегу-архитектора, Герберта Бейкера, который настоял, чтобы на одном склоне с Домом вице-короля были построены здания Секретариата, несколько затмившие его великолепие. «Мое Бейкерлоо», — заявлял он. Это поражение, однако, не шло нив какое сравнение с тем, что последовало потом. Согласно одной легенде, каждый построенный в Дели новый дворец должен был предвещать конец династии. Через двадцать лет после того, как Ирвин стал первым обитателем Дома вице-короля, Маунтбэттен оказался последним.
Ни Георг V, ни его министры (даже самые радикальные из них) не смогли предвидеть столь быстрого конца британского владычества. А вот один из его старых друзей, кажется, все-таки сумел это предсказать. В 1920 г. в Индию приезжал Клемансо, лидер Франции во время войны. Глядя на наполовину возведенные стены Нью-Дели, он воскликнул: «К какому ужасному краху все это приведет!»
21 ноября 1928 г. после напряженной работы в Букингемском дворце король почувствовал себя настолько плохо, что не смог сам сделать записи в дневнике. Не желая нарушать традицию, он продиктовал королеве: «Сегодня вечером я заболел. Говорят, это простуда, так что я лег в постель». Вплоть до 17 апреля 1929 г. он был не в состоянии собственноручно заполнять дневник — в течение этих пяти месяцев он боролся со смертью и на сей раз ее победил.
Вызванный во дворец по телефону лорд Доусон Пенн немедленно принял командование на себя. «Как только я взглянул на короля, — позднее писал он, — то сразу понял, что мы столкнулись с серьезным заболеванием». К такого рода неприятностям он был давно готов. Уверенный, что когда-нибудь может понадобиться помощь врага, он за три года до этого попросил молодого доктора Лайонела Уитби сделать себе полный набор анализов, включая такие неприятные процедуры, как взятие крови из вены; в результате Доусон смог проверить, подходит ли Уитби по своему темпераменту и квалификации для работы с довольно раздражительным пациентом. Но когда поздно ночью 22 ноября Уитби впервые вошел в королевскую спальню, прихрамывая после полученного на войне ранения, его встретили вполне доброжелательно. «У Вас что, нет ноги? — спросил его король и добавил: — Очень любезно с Вашей стороны прийти ко мне в такое позднее время».
Сделанные Уитби анализы выявили стрептококковую инфекцию в легких. Это подтвердил рентгенолог доктор Грэм Ходжсон, который на грузовике привез свою аппаратуру в дворцовый сад, пропустил кабель через окно и сделал снимки, когда король лежал в постели: рентген впервые был сделан пациенту за пределами крупных больниц. Хотя на снимках заметно, что инфекцией затронуты нижние две трети правого легкого, он не обнаружил там локализованного гнойного очага, который можно было бы осушить. Тем временем бронхиальные спазмы усиливали болезненное состояние и вызывали у короля слабость. 2 декабря медицинский бюллетень свидетельствовал об «ослаблении работы сердца», а принц Уэльский был отозван из Восточной Африки, где охотился.
Поскольку король больше не мог исполнять свои конституционные обязанности, рядом с его спальней собрался Тайный совет, чтобы утвердить назначение государственных советников. Бальфур по состоянию здоровья тоже не смог на нем присутствовать, так что его место лорда — председателя Совета занял министр внутренних дел Джойнсон-Хикс. На следующий день, однако, он получил от Доусона письмо, содержащее как описание церемонии, так и прогноз болезни короля:
«Бюллетени до сих пор были исключительно
