данную честь следует рассматривать не как награду за прошлую службу, а как меру по укреплению палаты лордов. С этим король согласился, и в 1920 г. Доусон получил звание пэра как авторитетный специалист в области здравоохранения.
К несчастью для Доусона, получение им звания тайного советника (как и награды меньшего ранга другими врачами и хирургами) совпало с сильным нагноением раны у короля. Чтобы не волновать публику, король согласился 1 июля вернуться в Букингемский дворец, откуда шесть дней спустя торжественно направился в Вестминстерское аббатство. Там он встретил теплый прием, однако не преминул напомнить своим докторам об их недоработках. «Хороша благодарственная служба, — говорил он, — с дырой в спине!» 15 июля ему сделали еще одну операцию — с целью прямого дренажа рецидивирующего абсцесса. На сей раз она увенчалась полным успехом. На следующее утро король попросил к завтраку чай с гренками, что знаменовало собой начало окончательного выздоровления. И хотя полное исцеление наступило только 25 сентября (причем шрам на месте разреза еще оставался весьма чувствительным), король все же смог 24 августа отправиться в Сандрингем.
И не без оснований продолжал высмеивать своих докторов. Слышали, как он говорил новому 1-му уполномоченному по общественным работам, сопровождая слова соответствующими жестами: «Они называют это небольшой операцией, мистер Лэнсбери, а ведь меня располосовали от сих и до сих». Тем не менее он не утратил чувства юмора. Когда его поздравляли с выздоровлением, отвечал: «Да, я снова прекрасно себя чувствую», — и поспешно добавлял: «Но не настолько, чтобы гулять с королевой по Британской промышленной выставке». Организаторы выставки, несомненно, встретили это известие с облегчением. За год или два до этого, глядя на какие-то новые изделия из пластмассы, произведенные де ла Рю, он пояснил королеве: «Все это сделано из молока». «Не так ли?!» — рявкнул он, обращаясь уже к президенту компании. «Да, сэр», — поспешил ответить президент, хотя это не соответствовало действительности.
19 ноября 1929 г. не кто иной, как Альберт Менсдорф, засвидетельствовал полное выздоровление короля, наступившее почти через год после начала болезни: «Он был в хорошем настроении и ругался, как в прежние дни».
«Конечно, я знаю, что Вы мне не поверите, — говорил король преподобному Сирилу Эйлингтону, директору Итонского колледжа, — но во время болезни я чувствовал, как меня поддерживают молитвы моего народа». Эйлингтон, который прослужил священником уже около тридцати лет, поспешил заверить Верховного правителя англиканской церкви, что он тоже придерживается христианской доктрины. Однако короля ему разубедить не удалось. «Я знаю, Вы мне не верите», — настаивал он.
Во времена правления его бабушки один из членов Королевского общества[154] решил подвергнуть эффективность молитвы научному анализу. Фрэнсис Гэлтон опубликовал в «фортнайтли ревью»[155] статью, в которой приводил данные о средней продолжительности жизни мужчин из различных социальных групп, полученные за восемьдесят пять лет. В этой статье он доказывал, что, несмотря на все молитвы о долголетии королевской семьи, английские суверены живут меньше всех. Средняя продолжительность жизни у них составила 64,04 года — по сравнению с 67,31 года у аристократии и 70,22 — у мелкопоместного дворянства; даже представители богемы, по всеобщему убеждению ведущие весьма рассеянный образ жизни, доживали в среднем до 65,96 года. К выводам Гальтона Георг V отнесся весьма пренебрежительно. Пережив декабрь 1928 г., он закончил свои дни только в 1936 г. В то время средний возраст умерших составил 55,2 года, а ожидаемая продолжительность жизни его современников, достигших возраста одного года, должна была составить 40, от силы — 47 лет. Король же прожил почти 70,6 года, так что он имел все основания верить в спасительную силу молитвы.
Его вера была простой и основывалась на Библии. Приобретенная на «Вакханке» привычка каждый вечер прочитывать по главе сохранилась у него до конца жизни, за исключением, педантично добавил бы король, дней, когда он был серьезно болен. Тайны Библии, однако, не всегда согласовались с его личным опытом. «Замечательная книга, — говорил он, — но в ней есть некоторые очень странные вещи». Во время посещения Святой земли царственный гардемарин даже высказывал достаточно одиозные сомнения: «Про все эти места только
Каждое воскресенье, независимо от того, находился ли он в Англии или в Шотландии, король исполнял обряд государственной церкви — несмотря на доктринальные различия, разделявшие два его королевства. В Сандрингеме он был церковным старостой. «Но я договорился, что не буду собирать пожертвования, — пояснял он, — это было бы слишком».
Как и все моряки, он любил петь церковные гимны; среди его любимых были «Останься со мной» и «Кончается день, что ты дал мне, Господи». Но в одно прекрасное воскресенье, когда король находился на борту яхты «Виктория и Альберт», он вдруг не обнаружил текстов на привычном месте — был введен новый сборник гимнов. В конце службы на капитана яхты обрушился град упреков. «Я сожгу все эти проклятые книги, — бушевал король, — не зря я называюсь „защитником веры“». Столь потрясающей сцены на королевской яхте не наблюдалось со времен Эдуарда VII, когда после знаменитой операции его заставляли петь: «
Приглашенных священников принимали весьма пышно, хотя и без жен. Вот отрывок из дневника настоятеля Инджа:
«Ездил в Виндзор читать проповедь перед королем и королевой. Мне подали королевский экипаж, запряженный двумя белыми лошадьми, и огромный омнибус для перевозки багажа. Два величественных джентльмена проводили в отведенные мне апартаменты. В гостиной висели портреты Гладстона, Дизраэли, Мельбурна и других государственных деятелей. Вечером паж, солидный пожилой мужчина, проводил меня в красную гостиную».
А вот проповеди должны были быть короткими и простыми по содержанию. Стамфордхэм предупреждал: «Читайте проповедь примерно четырнадцать минут. Если получится меньше, король скажет, что Вы поленились ее составлять; если больше, король скажет, что этот человек не знает, где нужно остановиться». Во время одного из визитов в Сандрингем каноник Вуд по своей, как он выразился, обычной привычке читал проповедь перед егерями и кухарками, за что король и королева его тепло благодарили.
Подобное испытание выдерживал не всякий проповедник. Например, начало знакомства короля с Лангом ознаменовалось небольшой стычкой. Вопреки известным пожеланиям короля тот избрал темой проповеди миссионерскую деятельность за границей — король считал ее бесполезным и непрошеным вторжением в чужую жизнь. После этого за ленчем они повздорили. Ланг заявил королю, что быть христианином — значит верить во всемирную миссию христианства. «Значит, Вы хотите сказать, что с моими взглядами я не христианин?» — спросил король. Ланг ответил, что может только констатировать, а выводы следует сделать самому королю. «Да, я назвал бы это чертовской наглостью», — заявил король. Впоследствии они подружились.
В вопросах литургии он был обычным верующим англиканской церкви. Он любил традиции и гордился тем, что стал первым после Якова II сувереном, который совершил в Вестминстерском аббатстве церемонию Великого четверга. Однако на службе в соборе Святого Павла, посвященной его серебряному юбилею, король весьма неохотно согласился, чтобы Ланг надел митру. После обеда в Сандрингеме один проповедник записал: «Король говорил о беззакониях коммунистов, положении фермеров и недостатках англокатоликов. После этого он прямо спросил меня: „А вы не англокатолик?“ Я заверил его, что больше похож на квакера».
Король и королева предпочитали, однако, исправленное издание молитвенника, не получившее одобрения парламента сначала в 1927-м, а потом и в 1928 г., и сожалели, что палата общин была сбита с толку кличем: «Никакого папизма!»
Будучи правоверным протестантом, король, однако, проявлял подобающее уважение к религиозным чувствам своих подданных, исповедовавших католическую веру, что даже по тем временам было довольно
