Ротшильдов и Артура Сассуна, с опаской движущихся по коридорам Букингемского дворца на встречу со своим новым сувереном. Подпись под ней гласила: «Будем ли мы теперь желанными гостями?»
Во всех письмах, дневниках и сохранившихся записях бесед короля Георга нет ни малейшего намека на тот ярый антисемитизм, который во времена его правления пронизывал все слои британского общества: его чувства не имели ничего общего с тем презрением, с которым его личные секретари отзывались о «еврее-рестораторе Лайонсе». Просто друзья отца, как евреи, так и аристократы, ему не нравились. «Может, здесь и скучно, — говорил он о своем дворе, — но вполне респектабельно».
Лишь немногие из прежних друзей короля Эдуарда пользовались благосклонностью нового монарха — среди них лорд Эшер и граф Альберт Менсдорф, о которых уже упоминалось на страницах этой книги. Однако место в биографии короля Георга они заняли не столько из-за их участия в государственных делах, сколько благодаря аккуратному ведению дневников.
Реджинальд Бретт, второй виконт Эшер, родился в 1852 г., на тринадцать лет раньше короля. Его отец, амбициозный юрист из средних слоев, сумевший дорасти до должности начальника судебных архивов и получить титул пэра, отправил сына учиться в Итон. Там мальчику посчастливилось стать учеником Уильяма Кори — поэта, историка и романтика. Среди других учеников Кори был юный лорд Розбери, о котором его наставник писал: «Он один из тех, кто любит побеждать, но не любит мараться». Пальмовую ветвь победителя Розбери завоевал, но вскоре утратил ее из-за большого количества налипшей грязи: будучи в 1894–1895 гг. в течение пятнадцати месяцев премьер-министром, он больше никогда не претендовал на этот пост. Эшер, еще более брезгливый, даже и не пытался участвовать в этой гонке.
Его способности следует оценивать не по тем постам, которые он занимал, а по тем, от которых отказался. Солсбери предлагал ему стать губернатором Капской колонии; Бальфур приглашал на пост военного министра; Кэмпбелл-Баннерман видел его преемником Минто на посту вице-короля Индии. Он отверг все эти предложения, предпочитая сохранять свободу и оставаться в безвестности или, как он говорил, вести «осмотрительный образ жизни». Внешний мир знал его всего лишь как одного из рядовых членов парламента, занимавшего при королевском дворе незначительные посты.
Свой карьерой Эшер был обязан Розбери, одной из последних акций которого в качестве премьер- министра стало назначение старого друга и товарища по Итону секретарем управления делами короля; в то время серебряный век патронажа еще не сменился вульгарностью конкурсных экзаменов. Отвечая за королевские дворцы, он попал в поле зрения королевы Виктории и ее семьи; почтительное поведение и внимание к деталям были оценены. Король Эдуард VII, на которого произвело большое впечатление блестящее знание Эшером протокольных и исторических прецедентов, назначил его помощником коменданта и заместителем управляющего Виндзорским замком. Именно он спас от забвения накопившиеся за сорок лет архивы королевы Виктории и подготовил прекрасное издание ее писем. В течение всей жизни он пользовался доверием трех последовательно сменявших друг друга монархов.
Постепенно Эшер стал приобретать политическое влияние, ранее небывалое в установившейся конституционной практике. Являясь членом Королевской комиссии, назначенной для расследования подготовки и ведения Англо-бурской войны, а также председателем Комитета по реформе военного ведомства, именно он докладывал королю Эдуарду VII о повседневной деятельности этих органов. Сэр Джон Бродрик, с 1900 по 1903 г. являвшийся военным министром, с некоторой горечью писал:
«К тому моменту, когда любое решение созревает до той степени, что кабинет может изложить его суверену, оно уже в значительной степени предрешено благодаря односторонним оценкам наблюдателя, не имеющего никакого официального статуса. Другими словами, лорд Эшер вольно или невольно сделался неофициальным советником короны».
Придворных и чиновников одинаково раздражало влияние лорда Эшера на короля Эдуарда, не зависевшее от того, какое именно правительство в данный момент находилось у власти. «Он явно необычный человек и имеет значительное влияние в Букингемском дворце, — отмечал один министр, принадлежавший к партии либералов. — Кажется, он способен крутить им, как ему вздумается, что наверняка вызывает значительное недовольство придворных». Даже невозмутимый Стамфордхэм как-то заметил: «У него необычайное стремление все знать, причем обычно он добивается успеха!» Но, когда Эшер от имени короля телеграммой запросил в Форин оффис один меморандум, сэр Эдвард Грей резко ответил, что документ будет направлен только по запросу личного секретаря короля.
Чтобы играть роль серого кардинала при торжествующей в XX в. гласности, необходимо было обладать весьма своеобразным набором качеств: опытом, проницательностью, мудростью, тактом, чувством юмора и умением держаться в тени. Возможно, существовало некоторое противоречие между той отстраненностью, с которой Эшер анализировал поведение современных ему политиков, и его романтической привязанностью к королю Эдуарду. Вот что он пишет об одной аудиенции в Букингемском дворце: «На прощание король сказал мне: „Хоть Вы и не вполне должностное лицо, я всегда считал, что Вы самый ценный из моих государственных служащих“, — и тогда я поцеловал ему руку, как это иногда делал».
После смерти короля Эдуарда его вкрадчивые манеры, казалось, больше воздействовали на королеву Марию, чем на ее супруга. «Если бы Вы не были королевой, — говорил ей Эшер, — то при Вашем появлении все сразу начинали бы спрашивать, кто Вы такая». Довольная королева Мария отвечала, что ее матери всегда говорили то же самое. Вряд ли король Георг V когда-либо позволял Эшеру целовать ему руку, однако в отмеченные политическими неурядицами первые годы его царствования он мог смело полагаться на Эшера, знающего все конституционные прецеденты, и таким образом освежая поблекшие воспоминания об уроках Бейджхота. В целом Эшеру удалось сохранить при дворе обманчиво скромное положение: его влияние, хотя и не такое сильное, как при короле Эдуарде, распространялось отнюдь не только на трубы и подвалы Виндзорского замка.
Австрийский посол Альберт Менсдорф представлял собой другой реликт эдвардианской эпохи, успешно переживший смену монарха: в противоположность Эшеру он установил с Георгом V даже более близкие отношения, чем с Эдуардом VII. До того как его в 1904 г. назначили послом, его дипломатическая карьера в Лондоне в основном состоялась; теперь, в возрасте сорок двух лет, он стал самым молодым из австрийских послов. Не пренебрегая работой, он все же предпочитал ей разного рода развлечения. Менсдорф почти не скрывал своего отрицательного отношения к происшедшей в 1905 г. смене правительства, когда при сэре Эдварде Грее пышные приемы в Лэнсдаун-Хаус уступили место скромным трапезам, во время которых прислуживали обычные горничные. Король Эдуард жаловался, что посол проводит слишком много времени на частных приемах и скачках, хотя «не отличит лошадь от коровы». А Роберт Ванситтарт, будущий постоянный заместитель министра иностранных дел, называл его «слабохарактерной бабой, бесхребетным англофилом».
Еще меньше уважали его в Вене. Министр иностранных дел барон фон Эренталь считал, что посол настолько влюблен в Англию, что не способен защищать австрийские интересы. Снова и снова появлялись слухи, что его вот-вот снимут с этого поста. Каким же образом он сумел продержаться в Лондоне с 1904 г. до самого начала войны? Очевидно, привилегированное положение посла при Сент-Джеймсском дворе перевешивало все его профессиональные недостатки. Граф Менсдорф-Пуи-Дитрихштайн — таково его полное имя — был дважды кузеном британского королевского дома — его бабушка приходилась сестрой как герцогине Кентской, матери королевы Виктории, так и Эрнесту I, герцогу Саксен-Кобург-Готскому, отцу принца-консорта.
Коллеги в Вене, которые иронически называли его принцем Альбертом, тем не менее втайне завидовали его близости к британским монархам. Еще королева Виктория приглашала юного секретаря посольства в Виндзор, дабы он исполнил роль Карла I в сложной живой картине. Он также был гостем в Сандрингеме на злосчастном праздновании дня рождения герцога Кларенса в 1892 г.; Менсдорф тогда тоже подхватил инфлюэнцу, но остался жив. В более поздние годы король Эдуард действительно периодически срывал свой гнев на Менсдорфе — в тех случаях, когда австрийские газеты делали какие-то выпады против Британии, после такой выволочки, писал одни из присутствующих, Менсдорф был похож «на побитую собаку». Тем не менее именно король спас его карьеру, предупредив Вену, что преждевременный отзыв Менсдорфа нанесет ущерб англо-австрийским отношениям. От воцарения короля Георга Менсдорф только выиграл. Новый монарх адресовал свои письма «моему дорогому Альберту» и заканчивал их словами «Ваш
