Если, к примеру, правительство попытается увековечить свое пребывание у власти, суверен вправе вернуть из летаргии свои полномочия; угрожая уволить в отставку взбунтовавшихся министров, он может заставить их или прекратить посягательства на конституцию, или же искать поддержку у избирателей. В менее серьезных случаях суверен должен действовать с большей осторожностью, поскольку, если его непокорные советники пойдут на выборы под лозунгом «монарх против народа» и выиграют их, под вопросом уже окажется судьба самой монархии.

Итак, у конституционного монарха много обязанностей, но мало возможностей проявить инициативу. Его роль, однако, нельзя назвать донельзя скучной и бездейственной. В отношениях с министрами он может претендовать на три прерогативы: право на консультацию с ним, право одобрять и право предупреждать. Все это дает возможность решительно настроенному монарху влиять на правительственную политику, не меняя, однако, ее общего курса; сдерживать, но не препятствовать. Такое влияние наиболее эффективно в том случае, если используется не слишком часто. Постоянная напряженность в отношениях, надоедливые придирки по тому или иному поводу вызывают только вежливое пренебрежение. Честолюбивый суверен, кроме того, не должен быть менее информированным, чем его министры. Просвещенный совет Бейджхота звучал так: «Характерным преимуществом конституционного короля является его несменяемость, что дает ему возможность непрерывно получать информацию о достаточно сложных взаимоотношениях и процессах, но это всего лишь возможность, которую еще нужно реализовать. В политике нет легких путей, связанные с ней детали многочисленны, неприятны, запутанны и разнообразны. Дискутируя на равных со своими министрами, король должен работать не меньше, чем они; он должен быть таким же деловым человеком».

В этом отношении королева Виктория дала хороший пример всем последующим монархам. Ее отличало такое колоссальное трудолюбие, что временами это приводило министров в смятение. В 1846 г. сэр Роберт Пиль предупреждал Гладстона, который как раз собирался стать министром: «С королевой ведется большая переписка, письма поступают по нескольку раз на день, и все это должно быть написано мною собственноручно и тщательно исполнено; вся переписка с пэрами, членами парламента и другими влиятельными лицами также ведется мною собственноручно; кроме того, приходится по семь-восемь часов в день просиживать в палате общин, выслушивая всякую чепуху».

Почти полвека спустя крик души лорда Солсбери звучал примерно так же: «Мне вполне хватило бы двух должностей, фактически же я исполняю четыре, занимаясь делами кабинета, Форин оффис, королевы и Рандольфа Черчилля, причем нагрузка возрастает именно в указанном мною порядке».

К военным и морским делам королева проявляла особый интерес. После окончания Крымской войны во время мирных переговоров с Россией каждый проект договора и каждую депешу приходилось обсуждать с ней строчка за строчкой. Ни одно повышение по службе, ни одно новое назначение или награждение любого офицера в звании выше полковника не могло быть опубликовано без пространного письменного пояснения, написанного собственной рукой соответствующего министра. В 1881 г. она отказывалась одобрить подготовленную кабинетом Гладстона тронную речь до тех пор, пока речь не была исправлена в соответствии с ее пожеланиями. Дизраэли с его лукавой безответственностью поспешил еще больше укрепить ее решимость письмом, которое начиналось так: «Мадам и горячо любимый суверен!.. Принцип, заключающийся в том, что речь суверена — всего лишь речь министров, не известен британской конституции. Это не более чем парламентская болтовня». С тем же надменным пренебрежением к сложившимся прецедентам королева потребовала для себя право решающего голоса в вопросе о назначении духовных лиц.

Король Эдуард с таким же вниманием относился к традиционным правам монарха, однако он не обладал влиянием своей матери. Одной из причин этого было увеличение масштабов и ускорение темпов прохождения правительственных дел, что заставляло министров сопротивляться слишком активному вмешательству в политику. Другой причиной, как считалось, была неопытность короля в подобных вопросах. Долгие годы пребывая в статусе наследника трона, он был лишен каких-либо государственных обязанностей и потому не мог, взойдя на престол, претендовать на уважение со стороны министров. Бальфур пунктуально посылал ему решения кабинета, однако отказывался информировать о предшествовавших им дискуссиях. Его преемник на посту премьер-министра либерал Кэмпбелл-Баннерман вообще информировал короля с оскорбительной небрежностью.

Восхождение на трон Георга V, казалось, предвещало еще большее размывание королевских прерогатив. Можно было предположить, что, не располагая ни любезной самоуверенностью своего отца, ни политическими знаниями, новый король не сможет разговаривать на равных с министрами-радикалами. Однако в деле защиты своих прав он проявил неожиданное упорство. Еще в то время, когда он был принцем Уэльским, король Эдуард побуждал его читать правительственные бумаги и телеграммы Форин оффис, наблюдать за дебатами в обеих палатах парламента, обсуждать текущие события с политиками и государственными чиновниками. «Я не считаю себя умным, — говорил он, — но если бы я не позаимствовал хотя бы кое-что у тех умников, с которыми встречался, то наверняка был бы полным идиотом».

Современники часто недооценивали короля из-за его нервной словоохотливости, когда их монаршие уста извергали потоки не всегда точно подобранных слов. Один из губернаторов колонии рассказывает о состоявшейся в Букингемском дворце аудиенции,[55] которая проходила в буквальном соответствии этому слову: «Я слушал, а король все время говорил». Однажды летом Асквит написал Черчиллю: «Как я понимаю, на следующей неделе Ваша очередь ехать в Балморал, так что хочу Вас по-дружески предупредить: ум у него довольно прямолинейный, а речь чрезвычайно плавная и многословная».

Когда Морли стал ворчать по поводу этой королевской привычки, верный Линкольншир принялся защищать монарха, проводя параллели с Ньюмаркетом: «Я указал ему на то, что всемогущий Бог старается у всех выравнять шансы и никого не отправляет в жизненную скачку с весом в 6 стоунов 10 фунтов». Здесь он несколько ошибся. Всякий, кто имел дело с королем, вскоре понимал, что, несмотря на склонность к созерцанию, он прекрасно владеет текущей обстановкой.

Непосредственное окружение короля неплохо помогало ему справляться с тяготами своего «ответственного и довольно одинокого положения». Вскоре после вступления на трон он поручил исполнять обязанности своих личных секретарей одновременно лорду Кноллису и лорду Стамфордхэму. Кноллис происходил из старинной семьи придворных, восходящей к сэру Фрэнсису Кноллису, казначею двора королевы Елизаветы I. Сам он работал у своего отца сэра Уильяма Кноллиса, когда тот был казначеем двора Эдуарда VII, в то время еще принца Уэльского. В 1870 г. он стал личным секретарем принца и оставался с ним до самой его смерти, то есть в течение сорока лет. Все дети короля Эдуарда с младенчества любили «фукса», а Георг V часто называл его «мой самый старинный друг». Кноллис обладал всеми необходимыми для личного секретаря качествами, кроме уважения к орденам и наградам, которые, правда, получал в изобилии, но предпочитал презирать. Весьма компанейский, в молодости даже подозревавшийся в распутстве, он в отличие от всегда сдержанного Стамфордхэма обладал весьма своеобразным чувством юмора. Подготавливая визит короля Эдуарда в Ментмор, к лорду Розбери, Кноллис сообщил гостеприимному хозяину: «Ему понравилось бы мозельское или шампанское. Я же лично предпочел бы и то, и другое

За его внешним добродушием скрывался, однако, твердый характер. Два личных секретаря, которые могли похвастаться в общей сложности семьюдесятью годами, проведенными на королевской службе, не собирались без боя уступать прерогатив своего хозяина. Немногие из министров избежали их укоряющих писем. Временами это было оправданно — например, в тех случаях, когда о намерениях правительства король узнавал из газет. Вот такого рода скорбный упрек в письме Кноллиса к Асквиту (ноябрь 1911 г.):

«Будучи уверен, что Вы никогда не стали бы относиться к нему иначе, как с крайним вниманием и учтивостью, он, однако, все еще не может удержаться от удивления из-за того, что Вы в понедельник ни словом не упомянули о билле о всеобщем избирательном праве для мужчин, хотя имели для этого прекрасную возможность… Король совершенно убежден, что он должен быть официально информирован обо всех имеющихся предложениях, а не узнавать о них через прессу».

Другие послания из Букингемского дворца по содержанию были весьма незначимы. Тому или иному

Вы читаете Король Георг V
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату