сейчас ощущал себя таким же беспомощным, как и Асквит. Прежде чем победить германцев, он должен был сначала подчинить себе британскую армию. «Я вынужден был противостоять, — писал он впоследствии, — не просто представителям определенной профессии, а целой касте, преданной своему идолу». Силы противников были, однако, неравными. Восточную ересь[84] Ллойд Джорджа поддерживала лишь часть расколотой либеральной партии, тогда как высшее военное командование, до последнего человека состоявшее из «западников»,[85] могло полагаться на поддержку консервативной партии, кабинета и короля. К консерваторам Ллойд Джорджу приходилось относиться с настороженным уважением: объединившись с либералами Асквита, они могли в любой момент разрушить его коалицию. Военный кабинет подчинялся ему без особого энтузиазма, о своих же обязанностях перед королем Ллойд Джордж вспоминал только тогда, когда ему было выгодно. Близорукий радикализм мешал ему разглядеть какие бы то ни было достоинства у наследственного монарха, чьи взгляды он считал обструкционистскими. Несмотря на свою привязанность к мистическим традициям Уэльса (хотя и родился в Манчестере), Ллойд Джордж не находил никаких достоинств в самом романтическом из всех английских институтов. Миллионы британцев считали за честь служить королю, и сотни тысяч готовы были за него умереть, однако Ллойд Джордж требовал от них преданности пяти одетым во фраки политикам, заседавшим на Даунинг-стрит.
Король не слишком верил в демократию, тем более что ее самозваный поборник стал премьер- министром в результате интриг. Тем не менее его нельзя обвинить в том, что, защищая генералов, ориентированных на так называемую западную стратегию, то есть верящих в победу только на Западном фронте, он сознательно бросал вызов установившейся конституционной практике. Возможно, однако, что к этому его подталкивал Стамфордхэм, его личный секретарь, который шесть лет назад настоятельно советовал хозяину отвергнуть требования Асквита. В декабре 1916 г. Стамфордхэм спрашивал Ханки, не считает ли он, что король должен «принимать более активное участие в управлении страной». Ханки благоразумно ответил, что с такими неясными взглядами на финансовые и экономические проблемы король ни в коем случае не должен претендовать на более серьезную роль.
Во время первого из ряда острых столкновений между ними именно премьер-министр, не сообщая королю о важном решении военного кабинета до тех пор, пока его мнение уже было не в силах ничего изменить, действовал антиконституционно. Для такого шага Ллойд Джордж имел весьма веские основания. Не чувствуя в себе достаточно сил, чтобы бросить вызов Генеральному штабу и подвергнуть сомнению выбор его стратегии, он попытался положить конец безрассудным жертвам жизнями британцев, отдав Хейга и его войска в управление вновь назначенному и, как он считал, менее бестолковому французскому главнокомандующему генералу Нивелю. 24 февраля на заседании военного кабинета, на которое не были приглашены ни Дерби, ни Робертсон, премьер-министр сумел убедить коллег одобрить этот план. Через два дня на совещании союзников в Кале, которое должно было обсудить проблемы железнодорожного транспорта, Ллойд Джордж быстро достиг соглашения с французами о создании на период предстоящего наступления единого командования; собственно говоря, его уже подозревали в сговоре в том, что он действовал за спиной своих сограждан. Лишь еще через два дня король получил протоколы решающего заседания военного кабинета, состоявшегося 24 февраля. Поставленный перед свершившимся фактом, он был лишен всякой возможности участвовать в обсуждении столь неоднозначного решения.
Взбешенный тем, что самая большая за всю историю британская армия должна оказаться под иностранным командованием, Хейг все же смог немного изменить этот унизительный приговор, получив «свободу действий в отношении выбора средств и методов использования британских войск в секторе боевых действий, выделенных им французским главнокомандующим». Тем не менее он очень возмущался недоверием к нему и всерьез беспокоился о будущем. В одиночестве он все же не остался. Еще когда Хейг был назначен командующим британскими войсками, король заверил его в своей постоянной поддержке и предложил свободно и конфиденциально сообщать обо всем, что его беспокоит. Теперь же сразу после совещания в Кале рассерженный фельдмаршал направил королю длинный отчет о предпринятых Ллойд Джорджем мерах. Намекая на собственную отставку, письмо он заканчивал так: «Предоставляю себя в распоряжение Вашего Величества, чтобы Вы могли решить, как лучше мне поступить в данной ситуации».
Король пришел в ужас. Через Стамфордхэма он сразу же предупредил Хейга, чтобы тот ни в коем случае не уходил в отставку: «Подобный шаг никогда не получит одобрения Его Величества; он также не верит, что в данный момент на это рассчитывает его правительство… Его Величество просил передать Вам, чтобы не беспокоились; можете быть уверены, что он сделает все, чтобы защитить Ваши интересы». Но когда через несколько дней Хейг прибыл в Лондон в отпуск, выяснилось, как мало в действительности король может для него сделать, — ни он, ни фельдмаршал в популярности никак не могли соревноваться с Ллойд Джорджем. Хейг так описывает эту аудиенцию в дневнике:
«Король был очень рад меня видеть и заверял, что будет поддерживать меня „во что бы то ни стало“, но я должен проявить осторожность и не подавать в отставку, потому что тогда Ллойд Джордж обратится к стране за поддержкой и, вероятно, получит подавляющее большинство, поскольку Л. Дж. сейчас, кажется, весьма популярен. Положение короля тогда окажется очень сложным. Его станут винить за то, что он спровоцировал всеобщие выборы, которые будут стоить стране миллионы, остановят производство вооружений и т. д. Мы подробно обсудили конференцию в Кале… Король взбешен поведением Ллойд Джорджа, он говорит, что должен встретиться с ним завтра».
Ллойд Джорджа действительно вызвали во дворец. «В целом, — отметил помощник личного секретаря, — Его Величество не считает встречу удовлетворительной». У короля было две претензии. Во- первых, он «с удивлением и горечью» заметил, что Ллойд Джордж не соизволил прислать ему протоколы заседания военного кабинета, предшествовавшего конференции в Кале; во-вторых, он заявил, что достигнутое с французами соглашение оскорбляет национальные чувства:
«Король сказал премьер-министру, что, если бы он был офицером британской армии и вдруг узнал, что его командующий — иностранный генерал, то оказался бы чрезвычайно этим возмущен, как и вся армия. Если бы об этом факте узнала страна, это также вызвало бы всеобщее осуждение.
Премьер-министр сказал, что в случае проявления подобных общественных настроений он вынужден был бы обратиться к стране, чтобы объяснить ситуацию, и очень скоро вся страна оказалась бы на его стороне».
Предупреждая Хейга, чтобы не подавал в отставку, король, судя по всему, предвидел, что Ллойд Джордж, не колеблясь, устроит в связи с этим всеобщие выборы, в ходе которых постарается использовать свое демагогическое искусство для дискредитации оппонентов. Этой угрозе король ничего не мог противопоставить. В сложившихся к 1917 г. условиях Ллойд Джордж был непобедим.
Однако его недостойная интрига с французами не принесла ожидаемых результатов. Наступление генерала Нивеля, ради которого Ллойд Джордж поступился национальной гордостью Британии, закончилось полным провалом — как и все остальные. Однако к этому моменту политика, основанная на приоритетной роли Западного фронта, приобрела собственную инерцию, невосприимчивую даже к протестам премьер- министра. В конце июля Хейг начал самую грандиозную из всех своих кампаний, получившую в истории название Пассендейлской. К середине ноября британцы потеряли 240 тыс. человек, не сумев ни прорвать вражеский фронт, ни занять бельгийские порты, откуда продолжали действовать немецкие субмарины. Нисколько не разуверившись в возможностях фронтального наступления, Хейг был полон решимости атаковать снова. В своем плане он не находил никаких изъянов, за исключением нехватки сил в его распоряжении. Когда британская армия тонула в болотах Фландрии, он писал начальнику имперского Генерального штаба:
«Еще одним необходимым условием решающего успеха на Западном фронте является твердая вера в него военного кабинета и его решимость концентрировать для достижения этой цели неограниченные ресурсы, причем это необходимо сделать немедленно… Нам нужно как можно больше людей, пушек и аэропланов».
