Критика со стороны Ханки отнюдь не обрадовала Ллойд Джорджа, который жаловался, что «двор стал очень нервным и боязливым». Два месяца спустя он все же передумал, выбросил первоначальную главу и написал новую, не содержавшую ссылок ни на короля, ни на Стамфордхэма. Вот ее ключевой пассаж:
«Нашу страну также охватило беспокойство, указывавшее на то, что широкие круги рабочего класса проявляют враждебное отношение к возможному приезду царя в Великобританию. Тем не менее приглашение не было аннулировано. Вопрос в итоге был решен действиями русского правительства, которое продолжало чинить препятствия отъезду царя».
Это нельзя назвать целиком правдивым рассказом о происшедших событиях, но честь короля была спасена.
В годы войны король и королева вместе со своими подданными разделили тревогу за судьбу собственных детей. Их старший сын Эдуард, которому в августе 1914 г. исполнилось двадцать лет, сразу же поступил на службу в гренадеры и начал проходить подготовку как офицер пехоты. Принц Альберт уже служил корабельным гардемарином на линкоре «Коллингвуд», который входил в состав так называемого флота метрополии, выполнявшего задачи по охране побережья Северного моря. Из остальных трех братьев принц Генрих все еще учился в Итоне, принц Георг — в школе Святого Петра в Броудстэрзе, а принц Джон, страдавший приступами эпилепсии, спокойно, хотя и в полном уединении, жил в Сандрингеме.
Только после упорной борьбы с властями принц Уэльский получил разрешение отправиться на Западный фронт. Противодействие его желаниям исходило не столько от короля, сколько от правительства. «Если бы я был уверен, что Вас всего лишь убьют, — говорил ему Китченер, — то вряд ли считал себя вправе Вас удерживать. Однако я не могу исключать той случайности — которая всегда существует, пока нет установившейся линии фронта, — что Вас захватят в плен». К ноябрю 1914 г. военный министр, однако, смилостивился, и принц отправился во Францию. Но даже тогда его гордости был нанесен удар — ему запретили находиться на передовой вместе со своим полком.
Однако, начав службу в ставке главнокомандующего, находившейся в пятидесяти километрах от линии фронта, он все же ухитрился перевестись в штаб дивизии, который был от нее всего в восьми километрах; и все же, когда начиналась атака, принца тотчас перевозили туда, где не было риска попасть под обстрел. Принц с горечью писал своему отцу: «Мне придется вспоминать войну по тем тыловым городам и весям, где находились штабы генералов, которым я был придан, где проходили званые обеды и т. д.!!!» Король гордился боевым настроением сына, но никогда не выражал желания (да и не имел возможности) что- нибудь изменить. Более сочувственное отношение принц встретил у леди Коук, первой из тех замужних женщин, дружбой с которыми была впоследствии отмечена его жизнь. В марте 1915 г. он говорил ей: «У гренадеров убито 35 офицеров. Разве это не ужасно?.. Но я, конечно, даже близко не был у места боя; меня, как обычно, держали от него подальше!» И хотя принц так и не смог удовлетворить свое желание лично повести солдат в атаку, он все же нашел некоторое утешение, подвергаясь определенной опасности во время службы при штабе лорда Кавана — генерала, командовавшего гвардейской дивизией. Периодически он попадал под обстрел, а однажды, вернувшись вместе с Каваном с передовой, где проводили инспекцию, обнаружил, что водитель его машины убит шрапнелью. Таких вылазок было все же недостаточно для самоутверждения. Принц переживал еще больше, когда вопреки желанию его на шесть недель отправили в Египет: «Я чувствую себя настоящей свиньей, неплохо проводя здесь время, тогда как дивизия сидит на Ипре». Лорд Эдвард Сесил, финансовый советник египетского правительства и сам бывший гренадер, с иронией писал о робком поведении принца, которому тогда уже исполнился двадцать один год, в Каире:
«Это милый пятнадцатилетний мальчик, несколько незрелый для своего возраста. Войти в комнату или выйти из нее он может только боком, у него нервная улыбка мечтателя… Он обожает свой полк и может весь день о нем говорить, но, кроме любви ко всему военному и откровенной ненависти к политикам, а также изящного английского акцента, который чувствуется, когда он говорит по-французски, ничем особенным пока себя не проявил. Думаю, однажды он влюбится и тогда сразу повзрослеет».
По возвращении во Францию принц вновь присоединился к Кавану, ставшему теперь командующим XIV армейским корпусом. Во время Пассендейлского наступления он с болью писал Марион Коук: «Я чрезвычайно обижен тем, что меня держат сзади, хотя на самом деле мне совсем не хочется идти вперед, я боюсь больше всех; но, к несчастью, у меня слишком больная совесть, вот я и чувствую себя последним подлецом!!!»
Такая сумятица чувств нашла отражение в растущем неповиновении отцу. Принц продолжал писать ему почтительные, ласковые письма о войне, которые король с гордостью читал в кругу семьи или показывал министрам и прочим официальным лицам, однако в их отношениях появились такие постоянные раздражители, как приверженность принца к скудной диете и физическим упражнениям, требующим большой нагрузки. Эти привычки он приобрел в Оксфорде, желая отличиться в спорте, и теперь остался верен им, доводя себя до самоистязания, хотя Каван предупредил, что у него в результате не останется сил на боевые действия. Он также оскорбил короля, который придавал большое значение наградам, отказавшись носить на кителе ленточку французского ордена Почетного легиона и выразив недовольство награждением его недавно учрежденным орденом Военного креста. «
С таким же неудовольствием он отнесся к предложению провести отпуск в домашнем кругу. Безрадостный аскетизм королевской резиденции военного времени вряд ли мог привлечь молодого военного, желавшего стереть в памяти воспоминания о Западном фронте. «С Вашей стороны очень мило пригласить меня немного потанцевать, — писал он леди Коук из Букингемского дворца. — Для меня это вообще единственный шанс выбраться вечером из чрезвычайно гнетущего места!» Несколько месяцев спустя, когда родители попросили его провести с ними двухнедельный отпуск в Сандрингеме, принц сказал леди Коук: «Этот маленький мальчик почему-то говорит НЕТ; возможно, он проведет там дня два или три, но не больше, ни в коем случае». Возникшая из-за разницы в возрасте и темпераменте пропасть между отцом и сыном начала постепенно расширяться.
Принц Альберт оказался более послушным сыном. Несмотря на продолжительную и не поддающуюся лечению болезнь, он проявлял настоящее бесстрашие. Его морская служба снова и снова прерывалась обострениями заболевания желудка, которое так и не смогли облегчить две хирургические операции и длительная диета. Тем не менее он все равно вставал с постели ради выполнения своих обязанностей в орудийном расчете линкора «Коллингвуд», а во время Ютландской битвы был даже отмечен в донесении. Весьма характерно, что этот робкий, задумчивый юноша даже во время пребывания в больнице, отвлекаясь от горьких мыслей о собственной незавидной судьбе, писал отцу: «Должно быть, ты очень устал в это тяжелое время, когда приходится так много работать, встречаться со столькими людьми и никогда не знать отдыха».
О здоровье и безопасности своего третьего сына, принца Генриха, королю и королеве беспокоиться не приходилось. В начале войны ему исполнилось четырнадцать лет, а еще в 1913 г. он был отправлен на учебу в Итон, находившийся как раз по другую сторону реки от Виндзора, в котором он и прожил следующие пять лет. Это был скромный, добрый, хорошо воспитанный юноша, не отличавшийся, однако, особым интеллектом или атлетическими дарованиями; преподаватели часто упрекали его за невнимательность. Король благоразумно настоял на том, чтобы Гарри, отказавшись в традиционной для этого учебного заведения «диеты» из латинских стихов, сосредоточил свои усилия на современных языках, однако он был весьма разочарован достижениями сына. И еще короля весьма возмущало то, как итонцы приветствовали его и королеву, когда они проезжали мимо: вместо того чтобы снять шляпу, каждый лишь вяло коснулся ее края указательным пальцем. Принц Генри, которому предстояло стать кадровым офицером сухопутных войск, и в военном деле сначала не добился особых успехов; поступив в 1914 г. в школу боевой подготовки офицерского состава, он лишь через четыре года, перед самым ее окончанием и поступлением в
