Королевский военный колледж в Сандхерсте, получил звание младшего капрала. Однако приятно удивил родителей, оказавшись по результатам вступительных экзаменов в середине списка абитуриентов. Наслаждаясь редким проявлением родительского удовольствия, он писал своему старому наставнику Генри Ханселлу: «Мама и папа в восторге. Сейчас они лучше думают об Итоне, чем когда-либо раньше».
Принц Георг, который был почти на три года его младше, все еще учился в школе Святого Петра, готовясь начать флотскую службу кадетом. Этому бойкому, веселому и в то же время вполне уравновешенному мальчику не приходилось сталкиваться с теми проблемами, которые возникали у его братьев: он заметно опережал их в учебе. Из всех детей королевы Марии он единственный унаследовал ее любовь к мебели и картинам, книгам и безделушкам. В отличие от него принц Генрих за год, проведенный в Кембридже, так и не посетил местную музейную сокровищницу — Фитцвильям.
Свою серебряную свадьбу и окончание войны король и королева встретили без личных утрат, но затем охватившее их чувство покоя и благодарности уступило место печали. В январе 1919 г. принц Джон внезапно умер в Сандрингеме от эпилептического припадка. Вскоре после этого королева писала одной из своих подруг: «Для него самого это громадное облегчение… Не могу выразить, как мы благодарны Богу за то, что он забрал его к себе так тихо и мирно, он просто спокойно перешел во сне в его небесный дом, без боли, без страданий — мир снизошел на его бедную измученную душу».
Сохраняя внешнее спокойствие, в душе она оплакивала потерю самого младшего ребенка и первую семейную утрату.
«Очень часто я впадаю в отчаяние, — говорил супруге король, — и, если бы не ты, уже давно бы сломался». На четвертом году войны то постоянное напряжение, которое он испытывал, стало заметно окружающим. Как отмечал Керзон, «короткая бородка маленького человечка побелела внизу». Уиграм писал из Виндзора своему коллеге — такому же личному секретарю:
«Атмосфера здесь была совершенно угнетающая, и мне пришлось убеждать короля, что наступает именно та последняя битва, которая даст возможность выиграть войну… Очень жаль, что члены королевской семьи не учатся в частных школах и потому не могут научиться достойно проигрывать в крикет или на футбольном поле».
Предположение Уиграма, что морская служба была для короля не таким серьезным испытанием характера, как его собственные победы на игровых полях Винчестера, звучит достаточно наивно. Депрессия, периодически посещавшая короля, была связана не с обстоятельствами его жизни, а с врожденным темпераментом. Кроме оптимизма, Георг V обладал всеми качествами, необходимыми конституционному монарху, хотя по истечении восьми столь беспокойных лет царствования даже весьма жизнерадостный суверен наверняка начал бы задумываться, когда же рассеются нависшие над ним тучи.
Больше всего удручала короля продолжавшееся кровопролитие, ежемесячно уносившее жизни 100 тыс. человек, хотя победа нисколько не приближалась. Его мысли были созвучны отчаянным стихам Томаса Харди:
Изменения в составе Верховного командования союзников не смогли переломить к лучшему ситуацию на Западном фронте. Наоборот — именно немцы в марте 1918 г. начали там наступление, в ходе которого разгромили британскую Пятую армию, поставили под угрозу расположенные на берегу пролива порты и отбросили французскую армию к Марне. Введение системы конвоев позволило уменьшить потери британского флота от нападений германских подводных лодок, однако как адмирал Джеллико, так и его более энергичный преемник адмирал Битти избегали решающего сражения, которое должно было заставить немецкий флот убраться с Северного моря. Россия была потеряна для дела союзников, хотя вступление в войну Соединенных Штатов вселяло определенные надежды (именно король, проявив большую проницательность, нежели его премьер-министр, указал на то, что приветствие в адрес американских войск не должно содержать упоминания об их «необстрелянности»).
Неудачи на море и на суше, постоянные трения между Букингемским дворцом и Даунинг-стрит, тревога за собственных сыновей и русских кузенов — к этим постоянным источникам беспокойства добавились рост республиканских настроений и ксенофобская истерия, которой только способствовало провозглашение династии Виндзоров. Короля приводило в уныние то, что он, ведущий вполне добродетельный образ жизни, в чьих-то глазах выглядит тираном. Внедрив режим жесткой экономии, передав в Казначейство 100 тыс. фунтов сбережений, доводя себя до изнеможения работой с государственными бумагами и общественными мероприятиями, он вынужден был выслушивать речи Рамсея Макдональда, напоминавшего о том, что «красный флаг сейчас развевается над императорским дворцом в Петрограде». Что касается возобновившихся преследований лиц иностранного происхождения, то в июле 1918 г. Лео Эмери отмечал:
«Бедный король очень раздражен и возмущен охотой за иностранцами: если последние предложения будут приняты в полном объеме, ему, вероятно, самому придется предстать перед комиссией Банкеса, чтобы доказать свое право на занятие должности короля, и уж совершенно точно придется сменить фамилию Виндзор на первоначальную немецкую, какой бы она ни была. Бедный Маунтбэттен также лишится не только своей фамилии, но и места в Тайном совете».
И вдруг все изменилось. Германское наступление захлебнулось, союзные армии, которыми командовал маршал Фош, нанесли ответный удар. В течение августа и сентября противник непрерывно отступал, потеряв пленными не менее 350 тыс. человек. Владевшее королем уныние уступило место презрительному гневу: «Макс Баденский теперь стал канцлером и хочет начать мирные переговоры. В то же самое время германцы продолжают по мере отступления сжигать дома французов в городах и селах. Странные у них представления о мире!» Турция капитулировала 30 октября, Австрия — 4 ноября, Германия — неделей позже. «Сегодня, — записал король 11 ноября, — был действительно чудесный день, величайший за всю историю страны».
Как и 4 августа 1914 г., жители Лондона высыпали на аллею Сент-Джеймсского парка, чтобы приветствовать человека, который с присущей ему скромностью воплощал собой величие нации. Вечер за вечером он вместе с королевой выходил на балкон дворца, чтобы с достоинством принять оказываемые им почести, а днем они в открытом экипаже разъезжали по столице под приветственные крики подданных, в которых звучали любовь, радость и чувство облегчения. «Это было нам вознаграждением за тяжелую работу и многие минуты острой и мучительной тревоги», — писала королева одному из сыновей. Празднование победы не ограничилось, конечно, одними общественными мероприятиями. Впервые за пять лет король посетил театр, чтобы, как это ни странно, посмотреть «Шумных ребят с Бродвея».
Даже на вершине своего триумфа король, однако, не забыл того генерала, чья стратегия сумела выстоять как против германской военной мощи, так и против натиска британского премьер-министра. «Благодаря своим военным знаниям и способностям, — телеграфировал он Хейгу, — соединенным со спокойной решимостью, Вы привели британские армии к победе». Страна так и не узнала об этом проявлении королевской признательности — Стамфордхэм решил не публиковать телеграмму, поскольку с ней мог быть не согласен Ллойд Джордж. Монаршего благоволения удостоился и Битти: суверен, который нередко упоминается историками как Король-моряк, отказался лично принимать капитуляцию германского флота, дабы ни в коем случае не умалить славы своего старого товарища по команде.
Такое же неподдельное восхищение король демонстрировал и в отношении простых людей — одетых в солдатскую форму обычных граждан; с особым благоговением он относился к тем, кто пострадал на войне. Вскоре после прекращения огня он устроил в Гайд-парке смотр, в котором приняли участие более 30 тыс.
