Тем не менее, проявив обычную осторожность, Стамфордхэм пригласил Уотерхауса на вторую встречу, на которой тщательно расспросил о предполагаемом мнении Бонара Лоу относительно обоих кандидатов. И снова Уотерхаус заявил, что Бонар Лоу предпочел бы Болдуина. Существует, однако, независимое свидетельство, доказывающее, что Уотерхаус для подобных заявлений не располагал ни необходимой информацией, ни полномочиями. Не будем все же подвергать сомнению его добросовестность, поскольку к тому времени король уже решил, что новый премьер-министр, независимо от его личных качеств, должен нести ответственность перед палатой общин. По меньшей мере за двенадцать часов до своей второй встречи с Уотерхаусом Стамфордхэм сообщил об этом Джеффри Доусону, который незадолго до того сменил Уикхэма Стида на посту редактора «Таймс». Сделанная Стамфордхэмом запись этого разговора выглядит так:
«Я откровенно сказал Доусону, что, по мнению короля, ответственность перед страной почти однозначно заставляет его назначить премьер-министра из палаты общин. Если он этого не сделает и эксперимент провалится, страна будет винить короля за поступок, который был предпринят им исключительно по собственной воле и который доказывал бы, что король игнорирует общественное мнение, да и толком его не знает».
Для формирования мнения короля никто не сделал так много, как Бальфур. Во время состоявшихся 21 мая двух встреч со Стамфордхэмом он подробно останавливался на проблемах, которые неминуемо должны возникнуть перед премьером, заседающим в палате лордов. Одна из них — необычно высокий процент министерских должностей, уже и так занимаемых пэрами. Вторая — то возмущение, которое возникнет в палате общин, если подобная тенденция продолжится, распространившись и на назначение премьер- министра. Третья — враждебность со стороны лейбористской партии; хотя лейбористы располагают большинством оппозиционных мест в палате общин, они практически не представлены в палате лордов и поэтому не смогут ни о чем-то спросить, ни призвать к ответу премьер-министра, который там заседает.
Позднее Уинстон Черчилль в своей книге «Великие современники» описал возвращение Бальфура в Норфолк, где он собирался поправлять здоровье и дальше. «Так будет ли избран милый Джордж?» — спросил его друг. «Нет, — ответил Бальфур, — милый Джордж не будет избран». Лукавый смысл этой истории заключается в том, что Бальфур будто бы намеренно сформулировал свои аргументы так, чтобы не рассматривалась кандидатура Керзона. Если это правда, то он очень постарался, чтобы скрыть свои антипатии. Отчет Стамфордхэма об этой дискуссии включает следующий пассаж:
«Лорд Бальфур сказал, что он говорит безотносительно к конкретным личностям; с одной стороны, его мнение о лорде Керзоне основано на близкой и долгой дружбе, а также на высокой оценке его выдающихся способностей; с другой — он плохо знает господина Болдуина, общественная карьера которого была довольно неровной, что не свидетельствует о его исключительных способностях».
Тем не менее всегда находятся те, кто старается интерпретировать историю политики исключительно на основе личных отношений; падение Керзона они приписывают не каким-то конституционным соображениям, а лишь недостаткам его собственного темперамента. Действительно, по отношению к своим коллегам он бывал невнимателен и чересчур властен. Всего за месяц до этого лорд Винчестер, финансист с сомнительной репутацией, написал премьер-министру письмо относительно турецкого займа, который он надеялся разместить еще до заключения мирного договора. Бонар Лоу вполне логично направил это письмо для разъяснений Керзону, на что получил негодующий ответ в том духе, что премьер-министру вообще не пристало вступать в переписку с Винчестером. «Когда подобные личности отправляются не сюда, а на Даунинг-стрит, 10, — писал министр иностранных дел, — то тем самым они возрождают худшие черты режима Л. Дж.». Смертельно больной и глубоко обиженный оскорбительным ответом Керзона, Бонар Лоу вряд ли мог четыре недели спустя рекомендовать его как своего преемника.
Можно также утверждать, что и король имел все основания отрицательно относиться к претензиям Керзона занять должность премьера. Во время своего первого визита в Индию в 1905 г. он был чрезвычайно шокирован, услышав о неслыханно грубом поведении Керзона по отношению к новому вице-королю лорду Минто. К тому же Керзон решительно выступал против перевода индийской столицы из Калькутты в Дели и строительства там нового города — смелого и дальновидного плана, к осуществлению которого король- император был лично причастен. «Лорд Керзон, несомненно, будет и дальше проявлять враждебность, — с огорчением писал Георг королеве Александре, — но ему невозможно угодить, да в конце концов на нем свет клином не сошелся».
Существует записка от 1915 г., в которой Стамфордхэм сообщает королю, что один из высших государственных чиновников считает, будто бы Керзон был лучшим премьер-министром, нежели Асквит. «Знаю, что Ваше Величество не разделяет этого мнения», — добавляет Стамфордхэм. Немаловажное значение имеет также и сделанное двумя годами позже замечание короля о том, что деятельность Керзона в качестве министра стала бы значительно эффективнее, если бы его речи были хоть немного понятны публике. Занимая после войны пост министра иностранных дел, Керзон не избавил даже Стамфордхэма от тех бесконечных упреков, которыми отмечал все упущения своих коллег по кабинету. Так, например, было в том случае, когда по просьбе французского посла король принял Пуанкаре в Букингемском дворце. Керзон, считавший бывшего французского президента путаником и англофобом, направил Стамфордхэму длинное послание с протестом, где, в частности, говорилось:
«Не могу удержаться от мысли, что французский посол не имел права обращаться по этому вопросу к королю, минуя министра. К тому же в полном соответствии с имеющимися прецедентами Вы, наверно, могли бы до того, как король согласился дать аудиенцию, черкнуть мне строчку относительно того, каковы взгляды Его Величества».
Однако Стамфордхэма, раздраженного скорее тоном, нежели самим содержанием письма Керзона, было не так-то просто запугать. Он дал министру такой ответ:
«Мне и в голову не пришло, что необходимо связаться с Вами до того, как ответить на письмо Сент- Олэра. Могу прямо сказать, что за сорок с лишним лет все подобные просьбы, направляемые послом непосредственно суверену, неизменно удовлетворялись без обращения в Форин оффис».
Подобные обмены мнениями не могли не оставить и у короля, и у Стамфордхэма стойкого впечатления, что по темпераменту Керзон не годится для самого высокого поста в государстве. Сэр Уолтер Лоренс, личный секретарь Керзона в Индии, а позднее друг короля, внушал своему бывшему хозяину, что король относится к нему не только с восхищением и уважением, но и с некоторым опасением. Это не совсем верно. По мере возрастания у короля уверенности в себе, менялось и его отношение к недостаткам министра иностранных дел — он стал воспринимать их со все большим юмором. Однажды в 1923 г., прикованный к постели из-за сильной боли в спине, Керзон попросил отменить назначенную на этот вечер аудиенцию в Букингемском дворце. Король ответил, что он сам приедет на Карлтон-Хаус-террас, — так, германский император навещал британского посла, одетого в пижаму. Керзон категорически отказался, предпочтя все- таки явиться во дворец. «По правде говоря, — писал он жене, — я поступил так, потому что слишком хорошо знаю короля и уверен: если даже он явится в хорошем расположении духа, то потом соорудит какую-нибудь чудовищную историю».
Опасался ли король Керзона или же относился к нему с добродушной насмешкой, но все-таки он никогда не позволил бы личным отношениям хоть как-то повлиять на выполнение своего конституционного долга и передать пост премьера представителю палаты общин только для того, чтобы преградить дорогу способному, но неуживчивому пэру. Это равносильно признанию того, что король и его бывший премьер- министр составили заговор в пользу Болдуина, о котором не могли сказать ничего хорошего, за исключением одного — что он заседает в палате общин, а не лордов. Столь далеко идущий замысел требует того, чтобы нижеследующее письмо, посланное Стамфордхэмом Бальфуру через два дня после отказа Керзону, являлось не более чем обманным маневром:
