— Со мной вам не должен быть страшен ни черт, ни сам дьявол! — рассмеявшись, ответил Хайнц и прибавил газ. Мотоцикл взревел и мгновенно вынес их на пригорок.
Миновав последний сарай на самой окраине деревни, мотоцикл, точно на волнах, закачался на ухабистой проезжей дороге, соединявшей деревню Грундльсдорф с лесным массивом, упиравшимся боками в отвесные скалы «Мертвых гор».
Едва мотоцикл поравнялся с опушкой, как Хайнца остановил резкий и требовательный окрик: «Хальт! Ни с места! Иначе буду стрелять».
Хайнц резко затормозил и приглушил мотор.
От опушки леса отделилась фигура часового, державшего автомат наизготове.
— Документы! — властно и недружелюбно потребовал часовой, подозрительно оглядывая всю фигуру Хайнца и его спутницы. Только тут Хайнц разглядел чуть в стороне от дороги, извилистой просекой уползавшей в чащу леса, под высокой сосной импровизированный шалаш из свеженарубленных еловых веток, служивший «сторожевой будкой» для эсэсовского поста.
Под одной из еловых веток сверкнула антенна полевой рации. Часовой, переговорив с центральным постом наблюдения, вернулся к мотоциклу, где дожидались своих документов Хайнц и Анни.
— В следующий раз для своих амурных путешествий выбирай те дорогу подальше, — угрюмо буркнул эсэсовец, возвращая «любовной парочке» их удостоверения. — Иначе мы пошлем вам «воздушный поцелуй» вот из этого «ротика». — Эсэсовец приподнял дуло автомата вровень с головой Анни…
Когда опушка леса скрылась за поворотом дороги, по которой Хайнц и Анни возвращались в Бад- Аусзее, за их спиной один за другим прогремело несколько глухих взрывов, напоминавших не то горный обвал, не то раскаты грозы.
Хайнц заметил, как испуганно втянула голову в свои полные плечики его спутница.
— На «Чертовом озере»? — спросил Хайнц. Анни молча кивнула головой…
Тем же вечером Хайнц отправился в казино, размещавшееся в «Курсалоне» Бад-Аусзее. (Его он приметил, выйдя из поезда на привокзальную площадь.) Салон стоял на центральном шоссейном перекрестке. Из его окон и балконов просматривались все три дороги, пересекавшие город. Одна из них вела к озеру Топлиц, прозванному местными жителями «Чертовым», к которому Хайнцу днем так и не удалось проскочить. Лучший наблюдательный пункт трудно было подыскать.
Хайнц смешался с публикой, заполнившей казино. У стойки бара он выпил традиционную рюмку «киршен» — вишневой водки — с офицерами вермахта, никак не похожими на «лечащихся фронтовиков», но, судя по их уверенной манере держаться, завсегдатаями казино. Хайнц, однако, заметил, как их развязный тон сразу же сменился на осторожно-почтительный, как только в «Курсалон» вошел незнакомый Хайнцу седовласый господин в форме контр-адмирала.
— Разве в Бад-Аусзее бросил якорь наш доблестный флот? — хмельным голосом, простодушно улыбаясь, спросил Хайнц одного из офицеров.
— Тсс! — приложил тот палец к губам, затененным черными, подстриженными усиками «а-ля фюрер». — Адмирал Канарис тоже сидит на сухопутье…
Хайнц удивленно вытаращил глаза и залпом опрокинул рюмку.
Переходя от столика к столику, где за зеленым сукном бросала вызов судьбе и своим банковским счетам избранная курортная публика, вокруг которой словно маленькие рыбешки-лоцманы вокруг тупорылых морд акул, азартно плыли в клубах сигарного дыма разгоряченные физиономии военных, Хайнц медленно пробирался к выходу на балкон. Но когда он нажал на ручку двери, кто-то за его спиной предупредительно, но настойчиво спросил:
— Разве вы не знаете, что после девятнадцати часов выходить на балкон и поднимать шторы запрещено?
Хайнц оглянулся. Перед ним, внимательно прощупывая взглядом его лицо, стоял высокий, плечистый субъект, затянутый в черный фрак.
— А в чем, собственно говоря, дело? — небрежно процедил Хайнц. — Я, кажется, не собирался нарушать правила светомаскировки. Впрочем, если у вас в этой дыре монастырские правила, то я не собираюсь в них соваться со своим уставом высокогорной альпийской лыжной базы «Остпройсен-хютте». Там мои парни из «гитлерюгенд» привыкли дышать чистым, ледниковым воздухом, который так любит и наш фюрер. Не правда ли?
Субъект с лакейской улыбкой кивнул в знак согласия, но от двери не отошел.
Хайнцу пришлось вернуться к стойке бара, где по-прежнему пили шнапс и коньяк армейские офицеры. Перекинувшись с ними несколькими фразами, Хайнц незаметно вышел из «Курсалона». Но прежде чем ему удалось добраться до своего пансиона, Хайнцу пришлось минут десять пережидать у подъезда «Курсалона», пока мимо него не прошла — в сторону «Чертова озера» — длинная колонна крытых военных грузовиков, которую сопровождали бронетранспортеры с расчехленными пулеметами.
Хайнц заметил, как тщательно соблюдалась светомаскировка в городке, куда даже случайно не залетали самолеты-разведчики союзной авиации.
По пути к пансиону Хайнца несколько раз останавливали патрули, придирчиво проверяли документы, в упор высвечивая его лицо мощными карманными фонарями.
— Разве на курорте введен комендантский час? — с неподдельным удивлением спрашивал Хайнц гестаповцев. Но в ответ слышал лишь сухую и властную реплику: «Проходи!»
Впечатлений и наблюдений первых же суток пребывания в Бад-Аусзее оказалось для опытного глаза разведчика достаточно, чтобы подтвердить главный вывод, сделанный Линдеманом при анализе записей телефонных книг объекта, коммерческой переписки Шисля и конечного пункта следования специального курьера СД, — в районе Бад-Аусзее притаился новый сверхсекретный объект, который, по-видимому, находился в подчинении командования военно-морских сил гитлеровской Германии…
На следующее утро Хайнц купил целую дюжину туристских карт, путеводителей, видовых открыток Бад-Аусзее и его окрестностей. Подозрений эта покупка не могла вызвать, ибо вид приезжего «новичка», углубленно изучающего маршруты «оздоровительных прогулок», был типичной местной деталью. И потому фигура молодого человека, удобно расположившегося па скамейке под каштаном, с целой топографической коллекцией на коленях, обыденно вписывалась в привычную картину городской жизни.
Хайнц сидел у того же «Курсалона», не пропуская взглядом ни одной машины и ни одного человека, направлявшегося в сторону Грундльзее и Топлицзее. О прибытии фон Борзига в Бад-Аусзее Хайнца должны были предупредить австрийские подпольщики-железнодорожники. Но Хайнц решил подстраховать самого себя: необходимо было считаться с любой неожиданностью.
«…Шансы на успех операции в общем-то невелики», — к неутешительному выводу пришел Хайнц, изучив по картам окрестности Бад-Аусзее и подступы к двум озерам, окруженным с трех сторон неприступными скалами «Мертвых гор».
О том, чтобы совершить нападение на курьера СД в самом Бад-Аусзее, нечего было и думать. Хайнца сразу бы схватили или пристрелили на месте патрули и гестаповские агенты, которыми буквально кишел курортный городок. Нельзя было осуществить захват «черного портфеля» и по дороге к Грундльзее. Это было бы равносильно попытке ликвидировать фон Борзига в каменном коридоре, где выход и вход был бы мгновенно перекрыт гитлеровцами. Оставался один вариант: узкий, протяженностью в три-четыре километра лесистый перешеек, соединявший Грундльзее с «Чертовым озером».
«…Буду завершать операцию там, за первой линией контрольных постов, — принял решение Хайнц. — В мою пользу элемент внезапности, наконец неприступные скалы».
Только теперь Хайнц по-настоящему почувствовал, как ему пригодится еще юношеское увлечение альпинизмом, доведенное до мастерства в специальной горнолыжной школе, уже здесь, в горах рейха и Остмарка. Хайнц по достоинству оценил «австрийскую школу» покорения каменной стихии Альп. И этот накопленный опыт должен был верно послужить отважному разведчику в предстоящем опасном поединке…
Репортаж о покушении на фон Борзига попался на глаза Кройцеру, перенесшему тяжелую операцию, спустя лишь несколько дней после случившегося.
«…Ловкая бестия тот, кто протолкнул в прессу этот винер-штрудель [7], прослоенный правдой и кривдой!» От охватившей его ярости Кройцер вцепился ногтями в простыню. «Громоотвод, и только, — быстро схватил суть дела хауптштурмфюрер, который давно уже набил
