фрау Ханни Драйэкк были фанатичная преданность фюреру и большие заслуги перед национал- социалистским движением. Выручало еще то, что в гестапо Рольф получал «фресспакете» — продовольственные пайки и жил в недорогой служебной квартире.
Вначале фрау Ханни все время намекала своему супругу, что было бы неплохо съездить на восток: многие из ее подруг получали оттуда шикарные посылки. Но после того как на рукавах русских каракулевых шуб ее знакомых все чаще стали появляться черные траурные повязки, она больше уже не заговаривала о путешествии Рольфа на восток и даже использовала свои прежние связи для того, чтобы он остался в Берлине.
Честно говоря, причин для особого недовольства жизнью у Драйэкка не должно было быть, но в молодости он мечтал о большем. Самое же главное: теперь, в конце 1943 года, он. сильнее, чем когда-либо раньше, понял шаткость своего благосостояния, основанного только на его служебном положении. Сейчас наилучшим выходом был бы только пусть небольшой, но независимый капитал и связи в промышленных кругах. Единственным человеком, который мог бы помочь Драйэкку в этой ситуации, был Артур.
Они встретились, как обычно, в берлинском партийном ресторане «Отец и сын». Кельнер, достаточно хорошо знавший Артура, молча поставил на стол тарелки с холодными закусками, не значившимися в меню: мясное ассорти «кальте платте», сардины, сыр «Рокфор», налил в высокие рюмки сухое вино «Либфрауэн-мильх».
В этот вечер Драйэкк предпочел бы выпить что-нибудь более крепкое, но разговор предстоял серьезный, и напиваться не стоило.
После ужина кельнер принес кофе и две крошечные рюмки с ликером. Теперь можно было приступить к главной теме разговора.
— Ты знаешь, Артур, — сказал Драйэкк немного сиплым от волнения голосом, — я все думаю о будущем моей семьи, о банде из трех ребят, о Ханни да и о себе самом. На службе, как тебе известно, я кое-чего достиг, но ведь служба не будет вечно кормить.
Заметив ироническое выражение на лице Артура, Драйэкк поспешно добавил:
— Ведь мы с тобой старые друзья и достаточно хорошо знаем друг друга.
Артур согласно кивнул головой: он прекрасно понимал Рольфа, который уже начал трястись за свою шкуру.
Рольф продолжал:
— Так поступать, как некоторые мои сослуживцы, — гоняться за мелкими взятками, спекулировать продовольствием и трофеями — я не могу. Мне хочется заняться каким-нибудь солидным, добротным делом — таким, чтобы после войны, как бы она ни кончилась, меня ни в чем не могли упрекнуть.
Драйэкк вопросительно посмотрел на Артура.
Значит, этот Рольф, который десять лет лез из кожи, доказывая свою преданность фюреру, бросал в тюрьму антифашистов, устраивал гнусные провокации, натравливал одних людей на других и был всегда уверен в своей правоте, теперь ищет спасения, хочет чего-то «солидного», что не наказывалось бы после войны. Ну что ж, это можно будет использовать. Но только не спешить, без горячки, и никакой опрометчивости! Да, кстати, это признание Драйэкка может быть обычной провокацией гестапо.
— Вот что, Рольф, — после минутного молчания сказал Артур, — давай приступим сразу к делу. Есть такой фабрикант-цементник фон Зальц. Мой тесть в силу ряда причин не очень его любит. Недавно на секретнейшем объекте во Франции было раскрыто большое «швайнерай» (свинство): на строительстве объекта использовался- цемент низших марок. Поставлял этот цемент фон Зальц. За это он дал крупную взятку чиновнику министерства вооружений и боеприпасов Глекнеру. Комиссия на объекте все тщательно расследовала и результаты своей работы направила в Берлин. Прошел уже месяц, но взяточник Глекнер сидит в министерстве в своем кабинете, а поставщик второсортной продукции фон Зальц по-прежнему налево и направо срывает выгодные заказы. Мой тесть, например, считает, что с этим безобразием нужно кончать… Ну как, берешься?
Драйэкк молча кивнул головой. Дело было, безусловно, стоящим.
— Теперь слушай внимательно, — уже деловым голосом сказал Артур, — Глекнер моего тестя не очень интересует, поэтому навались на фон Зальца, хотя он и твердый орешек, заранее предупреждаю. И пожалуйста, не цепляй ему политику, саботаж, оппозицию фюреру и прочее. — Это самое обычное уголовное дело, со взятками, гнилым товаром и тремястами процентами прибыли. И соответственно, никаких кацет! Просто он должен возместить все убытки, причиненные рейху. Если ты хорошо поведешь дело, то фон Зальцу придется продать два своих основных предприятия.
— Артур, но ты должен учесть, что скушать этого фон Зальца будет не так-то просто. Я вспомнил сейчас это имя. Ведь он старый заслуженный пеге и, как я слышал, был одним из тех, кто финансировал партию до 1933 года.
— Я все знаю, дорогой Рольф. Но чем больше усилий ты затратишь, тем солиднее будет компенсация.
Теперь Артур регулярно встречался с Рольфом. Тот довольно откровенно рассказывал о некоторых делах, над которыми он работал, слухах, доходящих до него из имперской канцелярии, и некоторых сплетнях, имевших хождение среди чиновников гестапо…
Наступили дни, когда Артур почувствовал острое неудовлетворение своей работой. Не все шло так, как планировалось. Его беспокоили малейшие недоработки, которые могли привести к провалу всей работы. Смерти Артур не боялся, но считал абсолютно недопустимым малейший отход от всех сложнейших правил конспирации и соответственно строил работу своей группы, чтобы свести до минимума возможность катастрофы.
Эти качества он выработал в себе в результате долголетнего опыта своей работы, в которой, пожалуй, самым опасным было чувство привычки, «рутины». По своему поведению, манере излагать мысли, держаться среди людей, действовать в той или иной ситуации нужно было всегда быть немцем. И так год за годом. Постепенно втягиваешься, привыкаешь к окружению, все, кажется, идет нормально, никто не обращает на тебя внимания. И может наступить момент, когда бдительность, настороженность притупляется, когда не всегда обращаешь внимание на, казалось бы, мелкие детали, а в результате — провал.
Для Артура все это не было какими-то теоретическими размышлениями. За этот опыт было заплачено кровью товарищей, еще до Артура ведших схватку на незримом фронте. Руководитель Артура — «старик» как-то говорил ему:
— Самый опасный для водителя машины период, когда он перестает быть новичком. Машина слушает его, он отлично знает все знаки и правила уличного движения, может лихо затормозить на большой скорости, точно припарковать машину. Но впереди у него дорога, и он не знает еще, какие опасности она таит в себе. В сложной ситуации такой человек вряд ли найдет выход.
Сейчас, вспоминая эти слова, Артур еще раз убеждался в их справедливости. Последние полгода были исключительно напряженными, и в такой обстановке можно было легко сорваться. А ошибки были, и немалые. Взять хотя бы тайник в Пенемюнде, который оказался под наблюдением. Хорошо, что у Хайнца был вариант для ухода от шпитцелей. Теперь эта ловушка на «Хохдрукпумпе», которая хоть и не захлопнулась, но произойти это могло в любой момент. И наконец, смерть Хайнца. Правда, риск в данном случае был вполне оправдан. Собственно, все это дело с «черным портфелем» с самого начала таило в себе смертельную опасность, но другого выхода не было. И именно там произошла новая встреча с Кройцером.
…Они все время сталкиваются. Вначале, возможно, случайно, но все эти случайности не могут продолжаться до бесконечности. Нужно готовиться к решительной схватке с Кройцером, схватке, которая, возможно, будет самой серьезной в его, Артура, жизни.
И все-таки не все уж столь плохо. За это время он сумел разобраться с проектом «Хохдрукпумпе». Москва одобрила его инициативу, направленную на распыление средств на различные секретные программы. У него был разговор со Штумпфом, и теперь можно ждать от старика конкретной диверсии. Вот только тянут они почему-то слишком долго, а любая задержка повышает угрозу срыва уничтожения объекта.
После просмотра доставленной в Берлин из Бад-Аусзее кинопленки, заснятой на секретной испытательной станции Топлицзее, Шелленберг сразу же пригласил хауптштурмфюрера к себе в
