Скорость его была так велика, что из-под колес летела галька, поднимались облака песка и пыли, и долго- долго в воздухе висел тяжелый шлейф.
Зульфия гнала машину вовсе не потому, что это было необходимо. Искала выхода безудержная лихость, охватившая ее. Тому были причины. Во-первых, Гаджи ей очень нравился, а во-вторых, в ней все время проявлялось желание хоть в чем-то не подчиниться Вильке — в минуты, неподвластные его контролю, оставаться самой собой — со своими чувствами и страстями.
— Просили передать, что пока будете жить здесь, — сказала певица. — Потом отправитесь в Баку.
— Спасибо.
Она достала из сумочки банковский чек.
— Я покажу вам, где получить деньги. Надо обзаводиться знакомыми. Работать с ними — искать, кто пойдет с вами туда. Тут много…
— …Разной сволочи?
— А хорошие люди разве берутся за такие дела?.. Знаете, есть такая пословица: «В чужом глазу пылинка видна — в своем и бревна не сыщешь».
— Кажется, есть, — задумчиво подтвердил Гаджи.
С гор открывался вид на ярко освещенный вечерний город. Зульфия по-прежнему гнала машину, не снижая скорости.
Европа бесцеремонно вторгалась на Восток: архитектура города свидетельствовала об этом. Новые здания с быстроходными лифтами, искусственным климатом, балконами, протянувшимися вдоль фронтонов, высились на центральных улицах. Гигантские универсальные магазины загоняли маленькие лавчонки в узенькие переулки и тупички. Немецкая, английская, французская речь слышалась почти так же часто, как гортанные мелодии восточных языков. И уж совсем редко здесь, в центре, можно было встретить мужчину в пестром халате или женщину в парандже.
Главная улица города была сегодня такой, как всегда, с неторопливым движением прохожих, с мягким шумом легковых автомобилей, с заторами транспорта на дальнем перекрестке. Там Восток и Запад вступали в характерный конфликт, и современные машины неистово гудели, требуя освободить дорогу от бесконечного потока людей, торопящихся на базар, и повозок, запряженных осликами.
Гаджи бродил по городу с упорством экскурсанта, любознательного, дотошного, всеядного в стремлении узнавать и видеть. Казалось, у него одна цель — любоваться городом.
Но так только казалось. Целеустремленно он шел к маленькому кафе, хозяин которого вынес столики прямо на тротуар, прикрыв их от солнца полосатыми маркизами. Гаджи сел за один, взял газеты. Здесь он должен был ждать появления машины с двумя чертиками.
Он не знал, как произойдет эта встреча и кто окажется звеном, которое будет теперь связывать его с домом, с Лавровым, с жизнью, которая где-то там, далеко-далеко, и к которой он будет стремиться до тех пор, пока жив,
Он напряженно ждал встречи. Расслабленная поза, небрежный жест, которым подозвал официанта, — все это было лишь средство скрыть напряжение.
Германское посольство занимало роскошный, хоть и несколько странный особняк, в архитектуре которого преобладала готика, придавая зданию вид не столько строгий, сколько угрюмый.
Четвертый этаж — это были мансарды, и вход туда вел отдельный, со двора — занимали комнаты посольских работников. Здесь в маленькой — вся на ладони — квартирке жила Анна Мария Бюргер.
У Анны Марии было хобби — она сочиняла стихи. Сидя в кресле, подобрав под себя ноги и положив на колени блокнот, Анна Мария что-то писала. Работала она увлеченно, так, что музыка из огромного «Телефункена», забиваемая руладами морзянки, не мешала ей. Наоборот, когда морзянка пропадала, она подстраивала приемник — можно было подумать, что точки-тире-точки задают ритм ее стихам, как метроном задает его пианисту. Ровные строчки ложились на белый лист.
Вершины гор далеко от дома любимой,
Но километры не определяют расстояние,
Можно идти, можно бежать, ехать можно и можно летать.
И если поступишь именно так — пять раз отправляясь к ней, Поймешь, что дело не в километрах — в твоем стремлении.
Приемник стал работать чище, морзянка перестала глушить музыку. Анна Мария еще раз покрутила ручку настройки: ритм стиха ей больше не задавался. Она поднялась из кресла, подошла к полочке с книгами, взяла томик Гёте. Вернувшись на прежнее место, стала перелистывать книгу и внимательно вчитываться в стихи на листке блокнота.
Строчки о любимой и расстояниях, которые измеряются лишь жаждой встречи, трансформировались, превращались совсем в другой текст: «Сегодня в восемнадцать часов в ранее обусловленном кафе обязательно встретьтесь с новичком. Узнает по чертикам в машине. В крайнем случае разыщите через певицу. Желаю успеха».
До восемнадцати оставалось всего полчаса.
Надо было быстро выйти из дому и мчаться на встречу.
Стук в дверь был резким и неожиданным. Анна Мария вздрогнула, повернулась, но спокойно сказала:
— Войдите.
Дверь открыли, даже не ожидая этого разрешения. Тридцатилетний красавец Фрикке, представитель гестапо в посольстве, был чем-то расстроен.
Последнее время он часто заходил к Анне Марии. Даже слишком часто.
Если раньше его визиты были вызваны не чем иным, как банальными ухаживаниями, которые Анна Мария будто не замечала, то теперь посещения скорее всего диктовались подозрительностью. Вообще он был подозрителен ко всем. И не только по долгу службы. Такова была самая суть его характера.
Что интересовало Фрикке в жизни Анны Марии? Может, ее увлечение стихами? И даже не само увлечение, а манера работать под шум приемника? Во всяком случае, постоянная слежка филеров не могла быть беспричинной. Может быть, арест Канариса заставил гестапо подозревать всех, кто был хоть как-то связан с абвером?.. Или — об этом Анне Марии не хотелось думать, хоть она и была обязана, — гестапо засекло рацию?
— Ты не дашь мне своей машины? — спросил Фрикке. — В моей что-то сломалось.
— Увы. Я собираюсь уезжать. И именно сейчас. Возьми у кого-нибудь еще.
— Срочные дела на романической почве?
— Я обязана отчитываться и в этом?
Фрикке смягчился:
— Не будь такой колючей.
Он сказал это, будто попросил, и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Анна Мария подумала о том, что отправляться на встречу с «новичком», значит, наверняка тащить за собой филеров, приставленных Фрикке. Но перед глазами стояли строчки шифровки: искать «новичка», потом — крайний случай.
Она решилась. Решилась, подумав, что ей удастся уйти от преследователей. Во всяком случае, она должна была попытаться сделать это.
Машина долго колесила по городу. Оторваться от «хвостов», которые сменяли один другого, Анне Марии не удавалось.
Время приближалось к восемнадцати.
Оставалась последняя надежда на встречу, если «новичок» ждет не в кафе, а на улице перед ним. Тогда она притормозит, а он успеет сесть в ее «опель», прежде чем преследователи покажутся из-за угла.
Случилось почти так.
Машина стояла перед светофором, когда Гаджи взялся за ручку двери.
— Вы не довезете меня до центральной площади? Я не могу найти такси.
