— Неужели тебе неизвестно, что самолет прибыл сорок минут назад… Она что, дура? И ждет нас? — спросил лейтенант.
— Если Фрикке ее дело, она не будет сидеть в Берлине.
— Тоже открытие Америки. Ясно, она попробует пробиваться на Запад… Надо взять под контроль всех отъезжающих. Всех. Кем бы они ни оказались… Даже мужчинами.
— Ты начинай проверку. Я поеду в штаб.
Лейтенант поднялся, надел фуражку. Пачку сигарет, лежащую под ней, сунул в карман и быстро зашагал к выходу.
У центрального подъезда аэровокзала из грузовиков выпрыгивали солдаты в черной форме с повязками на рукавах. Они блокировали все входы. В главном зале молоденький офицер объявил:
— С места не сходить. Начинаем проверку документов.
Приготовить паспорта.
Было ясно, что власть доставляла ему наслаждение.
Эсэсовцы группами — младший офицер и два автоматчика — шли по залу.
Проверяли документы у девушек-контролеров, у какой-то важной дамы.
— Какие хамы! — возмущалась она.
Подбежал полный старик.
— Отто, скажи им.
— Это моя жена.
Эсэсовец узнал его, взял под козырек.
— Простите, фрау. Такие времена. Они пошли дальше.
— Зайдем? — хмыкнул один из эсэсовцев.
— Там никого нет? — офицер окликнул девушку.
— Кажется, нет, — сказала она.
— Посмотри, — распорядился старший.
Солдат толкнул дверь, на которой была нарисована женская фигурка
В парикмахерской женщины мыли головы, сушили волосы под фенами.
Анна Мария сидела в кресле, завернутая в простыню. Парикмахер возился с ее коротко подстриженными, иссиня-черными волосами.
— Документы! — офицер стоял сзади.
— Если вас не затруднит, откройте сумочку. Там паспорт, — она сказала это, не убирая волос с лица.
Офицер полез в сумочку, вынул паспорт. Долго листал его. Между страничками лежал билет. Он взял билет, посмотрел со всех сторон.
— Вы думаете улететь?
— Конечно. Кстати, мой друг, сколько у меня времени?
— Совсем мало. Торопитесь.
— Вы очень любезны. Только не забудьте положить все в том же порядке.
— Конечно, фрау.
Он все еще держал паспорт.
— Сумасшедшие эти женщины — к парикмахеру за пять минут до вылета. Хорошо еще, что нас прислали сюда, а не в баню. Да, фрау, позвольте все же взглянуть на ваше лицо.
— Вы правы, хорошо, что мы не в бане. — Анна Мария высвободила руку из-под простыни, резко повернулась к эсэсовцу, отведя от лица волосы. На него смотрела яркая брюнетка, такая же яркая, как и на фотографии в паспорте.
— Долг служения фатерланду, — сказал он, щелкая замком на ее сумочке.
— Я так и поняла.
Эсэсовец двинулся к двери. Парикмахер ловко накрутил на бигуди последнюю прядь — ту, что закрывала лицо.
Что-то знакомое было в обстановке этого кабинета. Монет, рояль, а может, вид из окон, где маячили фигуры часовых в касках, с карабинами через плечо.
Правда, этот кабинет был просторнее и намного шикарнее.
Полки с книгами.
Радиоприемник и магнитофон.
Ковер на полу.
Огромный кожаный диван и кресло того же гарнитура.
— Ясно, мерзавец, зачем тебя привели сюда? — сразу сорвался на крик Вильке.
В дверях стоял Гаджи.
— Судя по оказанному приему, — он показал на синяк под глазом и оторванный рукав пиджака, — из-за вашего скверного настроения.
— Займись своим. Сегодня мы повесим тебя. — Вильке кипел. — Как провалился Тихий? За сколько ты продал его? Каким образом?
— Может, вы плохо его учили?
— Ты продал… Ты… Ты… — Вильке орал в исступлении.
— Чушь!
— Как разговариваешь? Ты в уме?
Гаджи прошел в глубь кабинета и удобно устроился в кресле.
— Вы садитесь тоже, — предложил он Вильке. — Может пропасть билет в Южную Америку.
— Куда? — Вильке опешил. — Куда? — переспросил он, будто не расслышал или не понял Гаджи.
А Гаджи продолжал свою мысль:
— Может пропасть билет, за который вы продали свой драгоценный рейх. И я это знаю. Вот ведь какое дело.
— Ты… Ты понимаешь… Я отправлю тебя на виселицу, не дожидаясь вечера.
— И сами окажетесь в петле. А потом — сколько стоит моя персона в сравнении с вашей?
— Молчи, провокатор!
Гаджи полез в карман и достал кассеты. Поискал глазами магнитофон. Включил. В кабинете зазвучали голоса, голос Вильке — сначала. Томсона — потом: «О делах за стаканом вина, полковник». — «Ол райт».
Вильке попытался взять себя в руки.
— Что дальше?
— На пленке? О! Это вам известно. Что дальше в смысле перспективы?.. Вы хотите тихо жить в доброй стране с теплым климатом?
Что-то мечтательное появилось в глазах Гаджи, и не только в глазах — в голосе.
— После войны я тоже хотел домой. Баку… У меня там мать, жена, сын… дядя Аббас. Консерватория… Думал, что скоро войне конец… Томсон объяснил, что она будет продолжаться. Так ведь, полковник?.. Я мечтал быть не солдатом — музыкантом. Томсон не хочет этого… Что делать? Нельзя же не принять вызова.
— Я думал, ты глупее.
— Формально — ваша школа. Теперь вам ясно?
Гаджи вертел в руках кассеты.
— Возьмите на память о конце своей карьеры, Вильке.
Тот послушно взял.
Роли переменились. Гаджи диктовал:
— В списке, который вы передадите, я буду значиться одним из лучших ваших агентов, лучшим потому, что мне известна агентура Веца в Баку. Я ничем не скомпрометирован дома — вы когда-то говорили мне об этом. Копии списков мне. Это тоже ясно?
— Где дубликат пленки? — спросил Вильке, хотя отлично понимал, что Гаджи не ответит.
