беззлобные подначки. Я сидел и терпеливо ждал. Около десяти часов, когда парни уже опустошали свои стаканы и подумывали о том, что завтра рано вставать, в сторону двери направился Супи и, увидев, что я слежу за ним, головой кивнул мне на выход. Я поднялся, вышел следом и нашел его в туалете.
— Вот держи. Остальное во вторник, — безо всякого вступления буркнул он и, скривив губы, глядя на меня со свирепым прищуром — для пущего впечатления, — протянул толстый коричневый конверт. Я положил его во внутренний карман кожаной куртки и кивнул Супи. Потом, ни слова не говоря, не улыбаясь, я окинул его пристальным — мы тоже не лыком шиты — взглядом, повернулся на каблуках и ушел обратно в бар. Вскоре вернулся туда и он.
Вместе с парнями я снова забрался в «остин», и он повез нас по тряской дороге к конюшне, к теплой кровати, а на груди у меня уютно покоился конверт с семьюдесятью пятью фунтами и пакетиком белого порошка.
Глава 6
Октобер окунул палец в порошок и лизнул его.
— Я тоже не знаю, что это такое. — Он покачал головой. — Отдадим на анализ.
Я наклонился, погладил его собаку и почесал ей за ушами.
— Вы взяли у него деньги, и, если теперь не дадите лошади допинг, это будет большой риск. Вы понимаете?
Я усмехнулся.
— Не вижу ничего смешного, — серьезно сказал он. — Эти люди, когда захотят, могут так отделать ногами… Если вам сломают несколько ребер, пользы от этого не будет никому.
— Видите ли, — произнес я, выпрямляясь, — мне кажется, будет лучше, если Искрометный не выиграет… Мною едва ли заинтересуются нужные нам люди, если узнают, что я кого-то уже обвел вокруг пальца.
Вы правы. — В голосе его послышалось облегчение. — Искрометный должен проиграть. Но как быть с Инскипом? Не могу же я сказать ему, чтобы он велел жокею натянуть поводья?
— Не нужно этого делать, — убежденно сказал я. — Вы поставите их под удар. А если виноват буду я, это не страшно. Лошадь не выиграет, если завтра утром я подержу ее без воды, а потом напою из полного ведра прямо перед заездом.
Он озадаченно взглянул на меня.
— Я вижу, вы кое-чему научились.
— У вас бы волосы встали дыбом, услышь вы то, что слышу я.
Он улыбнулся.
— Ну хорошо. Наверное, другого выхода у нас нет. Интересно, что подумали бы в национальном Жокей-клубе о стюарде, который вместе со своим конюхом замышляет остановить фаворита? — Он рассмеялся. — Родди Бекетта я предупрежу… А ведь для Инскипа, для конюхов смешного тут будет мало — они, скорее всего, будут ставить на Искрометного. Я уж не говорю о всех остальных — люди просто потеряют свои деньги.
— Это верно, — согласился я.
Он сложил пакетик с белым порошком и сунул его обратно в конверт с деньгами. Семьдесят пять фунтов мне выплатили новенькими пятерками с последовательно идущими номерами — кто-то здорово сглупил. Мы договорились, что Октобер заберет деньги и попробует узнать, на чье имя они были выданы.
Я рассказал ему, что все скаковые круги, где победили одиннадцать лошадей, имеют длинные финишные прямые.
— Похоже, они все-таки использовали какие-то витамины, — задумчиво произнес он. — При анализах на допинг выявить их невозможно, потому что, строго говоря, они и не являются допингом, а просто пищей. Вообще, в вопросе о витаминах много неясного.
— Они увеличивают выносливость? — спросил я.
— Да, и очень сильно. Особенно эффективно они воздействуют на лошадей, которые «умирают» на последнем километре, а, как вы отметили, все одиннадцать лошадей принадлежат именно к этому типу. Фактически мысль о витаминах была одной из первых, но пришлось от нее отказаться. Верно, они помогают лошади выиграть, когда впрыскиваются в кровь большими дозами, а с помощью анализов их не обнаружишь — расходуются на победу. Но витамины не возбуждают лошадь, не приводят ее после заезда в такое состояние, словно из ушей у нее вот-вот польется бензедрин… — Он вздохнул. — Не знаю, не знаю…
С сожалением я сообщил, что из фолианта Бекетта не почерпнул ничего нового.
— Мы с полковником на это особенно и не рассчитывали, — признался он. — На прошлой неделе мы много с ним беседовали. Конечно, в свое время проводились тщательные расследования, а вдруг что-то все же ускользнуло от нашего внимания? Было бы неплохо вам переораться в конюшню, где содержалась какая-нибудь из одиннадцати лошадей, когда ей ввели допинг.
Правда, восемь были проданы и перешли к новым владельцам — тут ничего не поделаешь, — но три и по сей день находятся у тех же тренеров, и, может быть, устройся вы на работу в одну из этих конюшен, что-то удастся выяснить.
— Что ж, — согласился я, — ладно. Попробую попытать счастья у этих трех тренеров — может, кто-то меня и возьмет. Но ведь след-то уже давно остыл… и «джокер» номер двенадцать может появиться совсем в другой конюшне. Кстати, в Хейдоке на этой неделе ничего интересного не было?
— Нет. Мы взяли слюну у всех лошадей перед началом облегченного стипль-чеза, но все было нормально, фаворит пришел первым, и делать анализ проб мы не стали. Но теперь вы выяснили, что эти пять ипподромов были выбраны не случайно, и мы усилим контроль именно там. Особенно если среди участников окажется кто-то из наших одиннадцати лошадей.
— Это легко проверить по календарю скачек. Но пока ни одной из лошадей допинг дважды не давали, едва ли они изменят этому правилу.
— Кстати, — вспомнил он, когда мы стали прощаться, — ветеринары считают, что всякие стрелки, пульки и тому подобные «летающие снаряды» в наших случаях не применялись. Правда, на сто процентов они не уверены — тщательный осмотр кожи лошадей тогда не проводился. Но если появится двенадцатая лошадь, каждый сантиметр ее тела будет проверен — это я вам обещаю.
— Прекрасно.
Мы улыбнулись и разошлись в разные стороны. Он мне нравился. Богатое воображение, чувство юмора — все при нем, поэтому исключительная сила личности, свойственная самому высокому начальству, не лишала его обаяния. Да, сильный человек. Сильный духом, крепкий телом, знает, чего хочет. Такой человек, не получи он графский титул по наследству, мог бы выбиться в графы сам.
В этот вечер и на следующее утро Искрометному пришлось обойтись без обычного ведра воды. Шофер фургона, идущего в Лестер, вез с собой полный карман трудовых денег конюхов — они велели ему ставить на Искрометного, — и я чувствовал себя предателем.
Я протиснулся к барьеру паддока, где показывают лошадей — поближе посмотреть на участников первого заезда. По справочникам мне были известны фамилии очень многих тренеров, однако в лицо я не знал почти никого. И сейчас, когда они в нескольких шагах от меня мирно болтали со своими жокеями, я попробовал интереса ради определить, кто из них есть кто. В первом заезде скакали лошади семи тренеров: Суэна, Кандела, Биби, Казалета, Хамбера… Хамбера? Что-то я о Хамбере такое слышал? Нет, не помню. Наверное, ерунда какая-нибудь.
Лошадь Хамбера с виду — самая неухоженная, да и конюх, что вел ее, хорош — сапоги нечищены, плащ грязный, а на лице написано — плевал я на все. Когда жокей снял пальто, оказалось, что камзол его пестрит пятнами грязи с прошлого выезда. А вот и тренер — человек, который не следит за внешним видом своих людей, не дорожит репутацией своей конюшни. Это был большой, угрюмого вида мужчина, он стоял,
