чем «этого мальчика Поттера», который, как их предупреждали, — отъявленный хулиган и учится в Интернате св. Брутуса для неисправимых малолетних преступников.
Гарри неоступно следил за темными силуэтами, идущими по траве, задавался вопросом: кого они избили сегодня вечером, и вдруг поймал себя на том, что мысленно зовет их:
Если бы приятели Дадли увидели, что он сидит тут в одиночестве, и попытались напасть на него, что тогда сделал бы Дадли? Он не захочет ударить в грязь лицом перед своей компанией, но побоится провоцировать Гарри… Вот бы забавно понаблюдать за внутренней борьбой Дадли, поиздеваться над ним, посмотреть, как он не решается ответить… А если другие попробуют напасть, то Гарри готов — у него при себе палочка. Ну, пусть попробуют… Гарри хотел выместить хоть часть своего бешенства на этих парнях, которые когдато превращали его жизнь в ад.
Но они не оборачивались, не видели его, они уже почти дошли до ворот. Гарри подавил желание окликнуть их… нарываться на стычку — неразумно… он не должен пользоваться магией… иначе ему снова грозит исключение из школы.
Голоса компании Дадли стихли: она уже скрылась из виду и направлялась по Магнолия-Роуд.
«
Гарри встал и потянулся. По мнению тети Петуньи и дяди Вернона, Дадли являлся домой всегда вовремя, неважно — в котором часу, но придти минутой позже него — значит опоздать. Дядя Вернон грозился запереть Гарри в гараже, если он еще хоть раз вернется домой позже Дадли, и поэтому, подавив зевок и хмуря брови, Гарри побрел к парковым воротам.
Магнолия-роуд так же, как и Прайвет-драйв, была застроена большими квадратными домами с идеально ухоженными лужайками, которые принадлежали большим квадратным хозяевам, разъезжавшим на таких же, как у дяди Вернона, идеально чистых автомобилях.
Гарри предпочитал ночной Литтл-Уингинг, когда зашторенные окна уже светились в темноте осколками самоцветов, и ему не грозило мимоходом выслушивать неодобрительный шепот домовладельцев, оскорбленных его «преступным» видом. Он шел быстро, так что еще на середине Магнолия-роуд опять увидел Дадли и его компанию: они прощались на Магнолия-кресчент. Гарри отступил в тень большого куста сирени и стал ждать.
— …Визжал, как свинья, да? — под общее ржание говорил Малкольм.
— Классный хук правой, Большой Ди, — воскликнул Пирс.
— Завтра в то же самое время? — спросил Дадли.
— У меня потусуемся, моих родителей не будет, — это уже Гордон.
— Давай, заметано, — донесся голос Дадли.
— Пока, Дад!
— Давай, Большой Ди!
Перед тем, как двинуться дальше, Гарри дождался, пока разойдется остальная часть компании. Когда голоса совсем стихли, он повернул на Магнолия-кресчент и, шагая очень быстро, вскоре услышал впереди Дадли, который, фальшиво насвистывая, непринужденным прогулочным шагом двигался в сторону дома.
— Эй, Большой Ди!
Дадли обернулся.
— О, — буркнул он, — это ты.
— Ну и с каких это пор ты стал «Большим Ди»? — съязвил Гарри.
— Заткнись, — зарычал Дадли и отвернулся.
— Классное имя, — усмехнулся Гарри и, ускорив шаг, нагнал кузена. — Но для меня ты всегда будешь «сладенький Дадличка».
— Я сказал, ЗАТКНИСЬ! — Дадли сжал в кулаки окорокоподобные руки.
— А что, ребята не знают, что тебя твоя мамочка так называет?
— Пошел вон.
— Ты не говоришь
Дадли ничего не ответил. Казалось, все его самообладание уходило в борьбу с желанием наброситься на Гарри.
— Ну, кого сегодня вечером били? — уже без усмешки спросил Гарри. — Еще одного десятилетнего малявку? Я знаю, что вы сделали с Марком Эвансом позапрошлой ночью…
— Он сам нарвался, — буркнул Дадли.
— Да ну?
— Он мне грубил.
— Да? Сказал, что ты похож на свинью, которую научили ходить на задних ногах? Так это не грубость, Дад, это — правда.
У Дадли дернулся мускул на щеке. Гарри наслаждался бешенством кузена: ему казалось, что он передает Дадли собственное бессилие, сейчас это было для Гарри единственной отдушиной.
Они повернули на узкую дорожку, где Гарри когдато первый раз увидел Сириуса, — дорожка соединяла Магнолия-кресчент с Уистерия-уок. Проулок был нежилым, без уличных фонарей и поэтому более темным, чем соседние улицы. Стены гаража с одной стороны и высокий забор — с другой заглушали шаги.
— Думаешь, ты крутой, раз носишь с собой эту штуку? — спустя несколько секунд спросил Дадли.
— Какую штуку?
— Эту… ту, которую прячешь.
Гарри опять усмехнулся:
— Да я смотрю, Дад, ты не такой глупый, как выглядишь! Но вообщето, если б ты был настолько глупым, то не смог бы одновременно и ходить, и говорить.
Гарри вытащил палочку. И увидел, как косится на нее Дадли.
— Вам не разрешают, — сразу заявил тот. — Я знаю, что не разрешают. Тебя выгонят из этой твоей дурацкой школы.
— Откуда ты знаешь, может там правила изменились, а, Большой Ди?
— Не изменились, — возразил Дадли, но его голос прозвучал не слишком уверенно.
Гарри приглушенно рассмеялся.
— У тебя кишка тонка справиться со мной без этой штуки? — огрызнулся Дадли.
— Да ты сам-то, без четырех дружков в тылу, и десятилетнего не уделаешь… Думаешь, для поддержания боксерского титула нужно колотить всех подряд? Сколько лет было твоему сопернику? Семь? Восемь?
— К твоему сведению, ему было шестнадцать, — рявкнул Дадли, — и он был в отключке двадцать минут после того, как я его свалил, а еще он был в два раза тяжелее тебя. Смотри, вот скажу папе, что ты мне угрожал этой штукой…
— Теперь побежишь к папочке, да? Его сладенький чемпиончик по боксу испугался палочки противного Гарри?
— По ночам ты не такой храбрый, да? — осклабился Дадли.
— Сейчас ночь, Дюдик. Ночью называется время, когда темно, вот как сейчас.
— В смысле, когда ты в кровати! — взъярился Дадли.
Он остановился. Гарри тоже остановился и посмотрел на кузена.
Из того немногого, что можно было увидеть в темноте на здоровенном лице Дадли, Гарри различил его торжествующий взгляд.
— В каком смысле, в кровати я не такой храбрый? — недоуменно переспросил Гарри. — Я что, по- твоему, подушки боюсь или еще чего?
— Я слышал тебя прошлой ночью, — затаил дыхание Дадли. — Как ты разговариваешь во сне.
