Столько воды кругом - и так близко

спине, курил и не отрываясь смотрел на зашторенное окно. Я позвала его, сонная, но он не откликнулся; я снова уснула.

Рано утром он был уже на ногах — наверняка хо­тел до меня просмотреть утренние газеты: нет ли че­го о произошедшем? Сразу после восьми пошли те­лефонные звонки.

— Идите к черту! — кричал он в телефонную труб­ку. Через минуту снова звонок, тут уж я не выдержа­ла и спустилась в кухню. — Мне нечего добавить к то­му, что уже рассказал шерифу! И хватит об этом! — И он швырнул трубку.

— Что происходит? — спросила я встревожено.

— Сядь, — сказал он тяжелым голосом, потирая не­бритый подбородок с отросшей за несколько дней щетиной. — Мне надо тебе кое-что сказать про слу­чай на рыбалке.

Мы сели за стол, друг против друга, и он стал рас­сказывать...

Я смотрела на него во все глаза, иногда отпивала кофе, — я не могла поверить своим ушам. Потом взя­ла в руки газету, которую он перебросил мне со сво­его конца стола. А там: «девушка от восемнадцати до двадцати четырех лет, личность не установлена... те­ло находилось в воде от трех до пяти дней... возмож­ный мотив — изнасилование... по данным предвари­тельной экспертизы смерть наступила в результате удушения... на груди обнаружены синяки и ссадины, в области влагалища... вскрытие... изнасилование... идет расследование».

— Постарайся понять, — начал он. — Да не смотри на меня так! Я хочу сказать, полегче на поворотах, Клэр. Без паники.

— Почему ты вчера не рассказал мне? — спросила я.

— Ну... не рассказал... И что?

— Сам знаешь что, — и я посмотрела на его руки, на крепкие костяшки пальцев, все в волосках, — ведь эти самые пальцы, обхватившие сигарету, сноровис­тые, сжимали меня вчера, гладили меня, касались моего лона...

Он пожал плечами.

— Вчера вечером, сегодня утром — какая разница? Я поздно вернулся, ты уже спала. Я подумал — подо­жду до утра, когда ты встанешь. — Говорит, а сам сле­дит за малиновкой, впорхнувшей в наше патио: вон пристроилась на садовом столике, чистит перышки.

— Я не верю, — сказала я, — не верю, что ты мог бросить ее одну, вот так.

Он резко обернулся.

— А что мне было делать?.. Так, слушай, давай ре­шим раз и навсегда: никакой трагедии не произош­ло. Я ни о чем не сожалею, и винить мне себя не в чем. Слышишь?

Ничего не ответив, я ушла с кухни и поднялась в комнату Дина. Он уже проснулся и возился с паззлом, складывал мозаичную картинку, — прямо в пижаме, еще сонный. Я помогла ему найти школь­ную форму и вернулась в кухню приготовить ему завтрак. Телефонные звонки продолжались, Стюарт отвечал коротко и зло, каждый раз бросая трубку. Он созвонился с Мэлом Дорном и Гордоном Джон­соном, — с ними он говорил по-другому: взвешенно и серьезно, потом открыл банку пива, закурил и, пока Дин завтракал, подробно расспрашивал его о шко­ле, о друзьях, как будто ничего не случилось.

Дин поинтересовался у отца, чем он занимался на выходных, и Стюарт достал из морозилки свой улов.

— Я сегодня отвезу Дина к твоей матери, — объяви­ла я.

— Как скажешь, — согласился Стюарт и взглянул на сына: тот взвешивал в руке одну из замороженных форелей. — Конечно, езжайте, если вам обоим так хочется. А если просто, чтобы только здесь не оста­ваться, то это ты зря: все будет нормально.

— Я уже решила, — ответила я.

— А плавки брать? — спросил Дин, вытирая о шта­ны мокрые пальцы.

— Возьми, конечно, — ответила я. — Сегодня жар­ко, бабушка наверняка разрешит тебе поплавать.

Стюарт посмотрел на нас, закуривая, и ничего не сказал.

Ехать нужно на другой конец города — мать Стю­арта живет в многоквартирном доме с бассейном и сауной. Зовут ее Кэтрин, а фамилия такая же, как у меня — Тростни, и это кажется невероятным совпа­ дением. Стюарт говорил, что в детстве друзья звали ее Сахарная, а еще Конфетка. Не знаю, кому как, а мне эта холодная, высокая седая женщина, которая красится под блондинку, внушает страх — мне кажет­ся, она судит всех и вся...

Я шепотом объясняю ей, в чем дело (она еще не просматривала сегодняшние газеты) и обещаю сего­дня же вечером забрать Дина домой.

— Он захватил с собой плавки, пусть поплавает, — предлагаю я и добавляю неопределенно: — Нам со Стюартом надо обсудить кое-что.

Свекровь ничего не говорит в ответ — только смо­трит на меня поверх очков, потом кивает и, повер­ нувшись к Дину, спрашивает:

— Ну как дела, малыш? — наклоняется, обнимает его за плечи. Я иду к выходу и чувствую на себе ее долгий пытливый взгляд: она всегда так — смотрит, ничего не говорит...

Приезжаю домой — Стюарт на кухне: что-то жует, пьет пиво...

Чуть погодя начинаю собирать с полу разбитую посуду, сметаю в ведро осколки; закончив уборку, вы­хожу во двор. Стюарт растянулся на траве и смотрит в небо — рядом газета и банка с пивом. Веет ветерок, тепло, щебечут птицы.

—Стюарт, — обращаюсь я к нему. — Давай съездим куда-нибудь проветримся, а?

Он медленно перекатывается на живот, смотрит на меня снизу вверх, кивает:

— Ага, и пива по дороге захватим.... Надеюсь, ты больше не расстраиваешься из-за того случая. Про­ сто постарайся понять — и все, это главное. — Вска­кивает: — Я сейчас! — и, проходя рядом со мной, ка­ сается моего бедра.

Мы молча едем по городу, а перед поворотом на автостраду притормаживаем у местного магазинчи­ка — купить пива. Пока он расплачивается, я вижу через опущенное стекло большую кипу утренних га­зет возле входной двери; еще успеваю краем глаза за­метить на крыльце толстуху в ситцевом платье: стоя на крыльце магазина, она подзывает к себе девчуш­ку, показывая ей сладкую лакричную палочку. Через пару минут мы уже летим по мосту через Эверсон-Крик, поворот — и мы в пригородной зоне отдыха, у того места, за мостом — где речка впадает в большой пруд: сегодня на берегу собралось с десяток взрос­лых и мальчишек — сидят с удочками под ивами.

Сколько воды кругом — и так близко: зачем было ехать в такую даль, когда рыбалка — вот она, рядом с домом?

— Почему именно туда? — спрашиваю я вслух.

— Ты про Нейчис? Там рыбалка клевая. Мы всегда туда ездили, каждый год, да еще не по одному разу.

Жарко — мы присели на скамейку у деревянного столика, Стюарт открыл две банки пива, одну протя­ гивает мне.

— Знал бы, что такое будет, разве сунулся бы? — Он качает головой, пожимает плечами, будто рас­ сказывает приятелю какую-то давнюю историю. — Забудь, Клэр, расслабься. Смотри, какая теплынь! Не погода, а сказка!

— Они клялись, что невиновны.

— Кто — они? Ты о ком?

— О братьях Мэдокс. Они зарезали девушку, ее зва­ли Арлин Хабли, неподалеку от моего родного го­ родка. Сначала они ее убили, а потом отсекли ей го­лову и сбросили тело в реку — Клэ-Илам-ривер. Мы учились с ней в одной школе. Я еще тогда маленькая была.

— Ничего себе мысли у тебя! — присвистнул он. — Знаешь, ты это брось! Ты меня не заводи, — слы­ шишь? Ты, слышишь, Клэр?

Я не слышу — я мысленно плыву: вниз по реке, к пруду — лицом вниз, с широко отрытыми глазами. Я вижу перед собой илистое дно, выступающие камни, потом меня выносит в большую воду, и я ле­жу, покачиваясь, на волнах. Все будет по-старому, ничего не изменится. Все останется, как было, как всегда, будто и не было ничего, будто ничегошень­ки не случилось. Я так ясно это вижу, вглядываясь в его лицо, —