Столько воды кругом - и так близко

он замечает мой взгляд и мгновенно скисает.

— С чего это ты вдруг? — бормочет, опуская глаза. — Я не...

И тут я его бью по лицу — это случилось само со­бой. Заношу руку и снова даю ему пощечину. Что я делаю? — мелькает лихорадочная мысль. Нам же на­до крепко взяться за руки, мы оба нуждаемся в под­ держке. Нет, это безумие.

Он перехватывает мою руку, предупреждая новый удар, и выставляет кулак. Я испуганно вжимаю голо­ву в плечи, и вдруг замечаю — вспыхнувший было в его глазах странный огонек потух. Он разжимает ку­лак. А я... я как сумасшедшая все быстрее и быстрее кружусь на поверхности омута.

— Пошли, залезай в машину, — бросает он мне. — Поехали домой.

— Не поеду, ни за что не поеду, — кричу я, упира­ясь.

— Нет, поедешь, мать твою!

В машине он говорит другим тоном:

— Ты несправедлива ко мне.

За окном стремительно проносятся поля, дере­вья, постройки.

— Ей-богу, несправедлива. Подумай о нас. А Дин? О нем ты подумала? А я? Я что тебе — чужой? Можно хоть иногда отвлечься от своего чертового эгоизма?

Между нами все кончено, не о чем разговаривать. Ему надо следить за дорогой, но он то и дело вскиды­вает глаза к зеркалу заднего обзора. Краешком глаза он следит и за мной: я вжалась в спинку кресла, под­тянув колени к подбородку. Солнце обжигает мне щеку и плечо,- но я не отодвигаюсь: мне все равно.

Он ведет машину одной рукой, другой держит от­крытую банку с пивом, отпивает, потом зажимает банку между колен и с шумом выдыхает воздух. Он все понимает. Еще минута, и рассмеюсь ему в лицо. Меня душат слезы.

Сегодня утром Стюарт не стал меня будить — на­верное, решил, что надо дать мне выспаться. А я не спала, проснулась ни свет ни заря и долго лежала с закрытыми глазами, отодвинувшись на край крова­ти, чтоб ненароком не коснуться волосатых ног и толстых сонных пальцев. Лежала и думала. Он сам собрал Дина в школу, потом побрился, оделся и по­ехал на работу. Пару раз заглядывал в спальню, хо­тел что-то сказать, но я делала вид, что сплю.

На кухне я нашла его записку, подписанную одним словом: «Люблю». Я сварила себе кофе и устроилась на солнечной стороне: пью маленькими глотками, потом ставлю чашку на записку — на бумаге остается едва заметный коричневый след. Телефон больше не звонит — это уже что-то: со вчерашнего вечера ни одного звонка. Рука тянется к газете, но я не спешу ее открывать. Потом все-таки придвигаю к себе, на­чинаю читать. Итак, тело до сих пор не опознано, заявлений о розыске не поступало. Тем не менее, все эти последние сутки тело обследовали, рассекали, вскрывали, засовывали внутрь разные инструмен­ты, взвешивали, измеряли, помещали органы обрат­но, зашивали, — и все для того, чтобы точно устано­вить причину и время смерти. Ищут доказательства изнасилования: этот мотив убийства полиция рас­сматривает в первую очередь. Еще бы! Изнасилова­ние все упрощает. В газете также сообщалось, что тело поступит в морг службы «Кит-энд-Кит» для опо­знания. Население просят помочь следствию и т.д.

Я сделала для себя два открытия: первое — людей больше не волнует, что происходит с другими; вто­рое — всем на все наплевать. Ведь смотрите, что произошло, а в нашей со Стюартом жизни это ров­ ным счетом ничего не изменит. Я хочу сказать: по большому счету ничего не изменит. Ну будем мы по­ тихоньку стареть, и он, и я, — собственно, мы уже стареем: это видно по нашим лицам — например, ут­ром, когда мы оба, одновременно умываясь, смот­римся в зеркало в ванной. Будет меняться потихонь­ку жизнь вокруг: что-то упростится, что-то, наобо­рот, станет сложнее, однако, в целом все будет идти как идет, — я знаю. Выбор сделан, жизнь идет своим чередом и будет идти, пока не оборвется. Вопрос: зачем? Я хочу сказать: до поры до времени, пока ни­чего не случилось, мы еще можем делать вид, что все идет как нужно; но когда происходит событие, которое должно все изменить, а ничего не меняет­ся, все остается по- прежнему, — зачем все это? Во­круг все говорят и ведут себя так, словно ты не изме­нилась со вчерашнего дня, со вчерашней ночи, словно ты все та же, что была пять минут назад, а на самом деле с тобой происходит что-то страшное, ду­ша покалечена...

Прошлое как в тумане: детство будто покрыто пе­леной. Я даже не уверена, что события, которые я помню, действительно происходили со мной. Жи­ла-была девочка у папы с мамой. У папы было не­большое кафе, где мама работала кассиршей и офи­цианткой. Точно сон какой-то: девочка закончила начальную, потом среднюю школу, поступила на курсы секретарей-референтов. Прошло несколько лет, много лет! — интересно, что она делала все эти годы? — и вот она уже в другом городе, служит секре­таршей в одной фирме, занимающейся производством электронных деталей, знакомится с инжене­ром, тот приглашает на свидание. Она видит, что ему хочется уложить ее в постель, и сдается, даже не сопротивляясь. Уже после ей так и не удалось вспомнить, как же она догадалась, что он хочет со­блазнить ее, хотя в тот момент чувство подсказало верно, сердце не ошиблось. Вскоре они решили по­жениться, и вот тогда-то прошлое — ее прошлое — начало куда-то утекать. Сегодня ей труднее всего представить будущее. Когда она задумывается о бу­дущем, на ее лице непроизвольно появляется улыб­ка, словно она знает какой-то секрет. Ей вспомина­ется ссора — из-за чего, она уже не помнит, они бы­ли лет пять как женаты, — тогда он сказал ей в сердцах, что эта связь (так и сказал: «эта связь») до­ведет до беды. Его слова запали ей в душу. Она нет-нет да вспомнит их и начнет повторять вслух — хо­дит по дому и повторяет. Она может целое утро во­ зиться в песочнице за гаражом, играя с Дином и его друзьями, и каждый день в четыре часа у нее жутко болит голова. Ей кажется, что лоб и затылок просто раскалываются от боли. Помнится, когда приступы стали повторяться, Стюарт предложил ей обратить­ся к доктору, она тогда послушалась и в душе оста­лась очень довольна тем, как сильно доктор беспо­коился. Она даже поехала по его рекомендации ку­да-то лечиться. Из Огайо примчалась мать Стюарта, чтобы позаботиться в ее отсутствие о ребенке. Толь­ко она, Клэр, смешала ей все карты, прервала лече­ние и вернулась. Свекрови ничего не оставалось, как съехать и поселиться на другом конце города: так там и сидит, в своей квартире — выжидает. Как-то ночью, в постели, когда они оба уже засыпали, Клэр сказала мужу, что слышала от пациенток в кли­нике, куда ездила лечиться, о феллацио. Своим рассказом она хотела сделать ему приятное. И действи­тельно: Стюарт остался доволен. Он гладил ее по ру­ке и повторял: «Все будет хорошо, вот увидишь». Отныне у них все будет хорошо, не так, как рань­ше. Он получил повышение и солидную прибавку к окладу. Они даже купили еще одну машину — для нее: большой кабриолет. Они будут жить сегодняш­ним днем. Впервые за много лет, признавался он ей, он может расслабиться. Ночью в постели все поглаживал ее руку... По-прежнему играл в боулинг и карты, по-прежнему ездил на рыбалку вчетве­ром, с друзьями.

А вечером произошли три события. Дин вернулся из школы и сказал, что ребята сообщили ему но­ вость: его отец обнаружил в реке мертвое тело. Он хочет знать, что произошло.

Опуская подробности, Стюарт подтверждает: да, они с приятелями рыбачили и нашли в реке тело.

— Чье тело? — спрашивает Дин. — Девчонки?

— Да, тело девушки. Молодой женщины. Потом позвонили шерифу. — Стюарт смотрит на меня мно­ гозначительно.

— И что сказал шериф? — спрашивает сын.

— Сказал, что займется расследованием.

— А труп был страшный?

— Ну, хватит болтать, — вмешиваюсь я. — Доедай поскорее, Дин, и можешь выйти из-за стола.

— Ну, какой он был? — парень не унимается. — Ин­тересно ведь!

— Ты, видно, меня не слушаешь, — начинаю я сер­диться. — Ты слышал, что я сказала, а? Дин, ты слы­шал? — Мне хочется взять его за плечи и потрясти хорошенько. Так, чтобы он заплакал.

— Делай, что тебе сказала мама, — тихо говорит Стюарт. — Обычный труп, и хватит об этом.

...Я убираю со стола и не слышу, как сзади подхо­дит Стюарт и касается моего локтя. От неожиданно­ сти я вздрагиваю и чуть не роняю тарелку.

— Что с тобой? — спрашивает он, отдергивая руку. — Клэр, что происходит?

— Ты напугал меня, — отвечаю я.