Гарри покрутил медальон в руках. Он был меньше того, что Гарри видел в Думоотводе, и не было на нём никаких знаков, не было узорной буквы С — символа Слитерина. И внутри его не было ничего, кроме кусочка свёрнутого пергамента, туго втиснутого на то место, где полагалось быть портрету.
Автоматически, не думая, что он делает, Гарри вытянул пергаментный обрывок, развернул его, и прочитал — при свете множества палочек, которые теперь горели позади него:
Гарри не знал, и не заботился знать, что означало это послание. Только одна вещь имела значение: это была не Разделённая Суть. Дамблдор пил ужасное зелье и терял свои силы ни для чего. Гарри смял пергамент в руке, и его глаза начали жечь слёзы, и позади него завыл Клык.
Глава двадцать девятая Плач Феникса
— И дём, Гарри.
— Нет.
— Нельзя здесь оставаться, Гарри… Пошли…
— Нет.
Он не хотел оставлять Дамблдора, он не хотел куда-либо идти. Рука Хагрида на его плече дрожала. Тогда другой голос сказал: — Гарри, пошли.
Его руку взяла другая, много меньшая и тёплая, и потянула. Он подчинился ей, не думая. Только пробираясь, как слепой, сквозь толпу, он по цветочному аромату понял, что обратно в замок его ведёт Джинни. Чьи-то голоса расспрашивали его, рыдания и крики пронзали ночь, но Гарри и Джинни шли к лестнице, и наверх, в вестибюль. По сторонам от Гарри плыли лица, люди смотрели на него, шептались, удивлялись, и гриффиндорские рубины блестели на полу как капли крови, пока они шли к мраморной лестнице.
— Мы идём в больничное крыло, — сказала Джинни.
— Со мной ничего такого, — сказал Гарри.
— Это приказ Мак-Гонагалл. Все там, Рон, и Эрмиона, и Люпин, и все…
В груди Гарри снова поднялся страх — он позабыл об оставшихся позади неподвижных телах.
— Джинни, кто ещё погиб?
— Не беспокойся, из наших никто.
— Но Знак Мрака… Малфой говорил, что перешагнул через тело…
— Он перешагнул через Билла, но с ним всё в порядке, он живой.
Что- то странное было в её голосе, что — Гарри знал — означало беду.
— Ты уверена?
— Конечно я уверена… он… просто ранен, это всё. Бирюк напал на него. Мадам Помфрей сказала что он — он не будет таким как прежде…
Голос Джинни немного дрожал.
— Мы точно не знаем, какие могут быть последствия… Я имею в виду, Бирюк — он оборотень, но он был не превратившийся.
— Но другие… Там были ещё тела на полу…
— Невилл и профессор Флитвик — оба ранены, но мадам Помфрей сказала, что с ними всё будет хорошо. И мёртв Пожиратель Смерти, в него попало убивающее проклятие, которым этот здоровенный блондин стрелял вовсюда… Гарри, если бы у нас не было твоего зелья удачи, я думаю, мы бы все были мертвы, но они просто мазали по нам…
Они добрались до больничного крыла. Толкнув дверь, Гарри увидел в ближайшей кровати Невилла, похоже, спящего. Рон, Эрмиона, Луна, Тонкс и Люпин собрались у другой кровати, на дальнем конце палаты. Они все повернулись на звук открывающейся двери. Эрмиона подбежала к Гарри и крепко обняла его; Люпин тоже вышел вперёд, с обеспокоенным видом.
— С тобой всё в порядке, Гарри?
— Я в норме… как Билл?
Никто не ответил. Гарри посмотрел через плечо Эрмионы и увидел на подушке не Биллово, а чужое, неузнаваемое лицо, так ужасно располосованное и разодранное, что походило на маску. Мадам Помфрей намазывала его раны какой-то зелёной вонючей мазью. Гарри помнил, как Снэйп своей палочкой легко залечил у Малфоя рану от
— Вы не можите залечить их заклинанием или чем-то таким? — спросил он её.
— Здесь заклинания не работают, — ответила мадам Помфрей. — Я попробовала всё, что знаю, но они от укуса оборотня не лечат.
— Но он был укушен не в полнолуние, — Рон смотрел на лицо брата так пристально, как если бы мог вылечить его взглядом. — Бирюк не перевоплотился, так что Билл, конечно, не станет… настоящим…?
Он нерешительно посмотрел на Люпина.
— Нет, я не думаю что Билл станет настоящим оборотнем, — сказал Люпин, — но это не означает, что у него не будет последствий. Это ведь пр
— Но Дамблдор-то уж наверное знает что-нибудь, что здесь сработает, — сказал Рон. — Кстати, где он? Билл дрался с этим выродком по Дамблдорову приказу, Дамблдор обязан ему, он не может оставить его в таком состоянии…
— Рон — Дамблдор погиб, — сказала Джинни.
— Нет! — Люпин дико смотрел то на Джинни, то на Гарри, словно надеясь, что тот её опровергнет, но когда Гарри не сказал ничего, Люпин осел на стуле рядом с кроватью Билла и закрыл лицо руками. Гарри никогда раньше не видел, чтобы Люпин терял самообладание, он подумал, что здесь что-то личное, что-то, касавшееся только их двоих. Он отвернулся и встретился глазами с Роном, в тишине подтвердив взглядом, что сказала Джинни.
— Как он погиб? — прошептала Тонкс. — как это случилось?
— Снэйп убил его, — сказал Гарри. — Я был там, я всё видел. Мы вернулись прямо на Астрономическую Башню, потому что там был Знак. Дамблдору было плохо, он был слаб, но я думаю, он понял, что это ловушка, когда мы услышали, как бегут к нам по лестнице. Он обездвижил меня, я не мог ничего сделать, я был под плащом-невидимкой… и тут Малфой вошёл в дверь и разоружил его…
Эрмиона прижала руки ко рту, а Рон застонал. У Луны дрожали губы.
— Пришли ещё Пожиратели Смерти… а затем Снэйп… и Снэйп сделал это. Авада Кедавра. — Гарри не мог продолжать.
Мадам Помфрей разрыдалась. Никто не обратил на неё внимания, кроме Джинни, которая прошептала: — Шшш! Слушайте!
Сглотнув, падам Помфрей прижала пальцы к губам и застыла с широко открытыми глазами. Где-то снаружи, в темноте, пел феникс; Гарри никогда ещё не слышал этой песни — пронизывающего плача ужасной красоты. И Гарри почувствовал, как и раньше при пении феникса, что эта музыка была внутри него, не снаружи: это его горе, превращённое в песню, разносилось по замковым землям.
Как долго они все стояли тут, слушая, он не мог сказать, как не мог сказать, и почему эти звуки — музыка их печали — словно утишали их боль; но, казалось, прошло много времени перед тем, как дверь в больничное крыло вновь открылась, и вошла профессор Мак-Гонагалл. Как и все, она несла следы недавнего сражения: её лицо было в ссадинах, мантия исполосована.
— Молли и Артур уже в пути, — сказала она, и чары музыки распались: все встрепенулись, как будто
